Пожар Саниры - читать онлайн книгу. Автор: Эд Данилюк cтр.№ 52

В полумрак комнаты врывались два скошенных столба утреннего света – один побольше, через дверной проём, и второй поменьше, через круглое окно в противоположной стене. Они пересекались на крестовидном жертвеннике, заставляя сиять перекрёсток миров, место, где всход переходит в заход, а полночь – в полдень, где мир небесный и воздушный перетекают в мир земной и подземный. Растрескавшаяся алтарная чаша казалась оком злобной богини, посетившей этот заброшенный дом, чтобы напомнить о жертвах, столь необходимых, но давно не приносимых.

Санира глядел на свой заплечный мешочек, весь измазанный, пропитанный кровью. Рядом диковинной головой, оторванной от тела, лежал отполированный каменный шар. Как и положено голове, оторванной от тела, – тоже в крови.

Рассказ Саниры вздымал недавние переживания, но в остальном оставался ровным, лишённым всяческих чувств. Говорить было проще, чем молчать. Измотанный рассудок, вывернутый наизнанку, обессиленный, больше не хотел таиться, и правда струилась по заброшенной комнате, ударяясь об алтарь и уходя в него священной жертвой. Каждое слово приносило облегчение, то облегчение, когда всё равно, что случится потом.

Равнодушные стены – растрескавшаяся глиняная замазка, давно потерявшая свой цвет, выглядывавшие в дыры обрубки брёвен, просевшие столбы – присутствовали при этом подношении. Сливаясь с ними, стояла безмолвная фигура, воплощение опасности и ужаса. Она не двигалась. Застывшее лицо ничего не выражало.

Ещё дальше, за страшным человеком, за умирающей стеной, расцветал рассвет, также равнодушный к ужасу, прочно поселившемуся в заброшенном доме.

Лучше подвергнуться пыткам, чем носить в себе тайну и после каждого слова или движения пугаться, что только что себя выдал…

Светлая, но от этого не менее ужасающая пасть неба поглощала рассказ, проявляя такое же равнодушие, как и человек, слушавший эти слова. Лишь утренние птицы проявляли сочувствие к Санире. Их скорбные вопли вторили ему. Посланники богини-Небо устремлялись к взбухшим облакам, унося весть о его поступках, словах и мыслях.

– Ты слишком наивен, – прервал Саниру торговец, когда юноша начал повторяться. – Ты думаешь, что я, опытный человек, умертвивший не один раз по тринадцатьраз врагов и видевший смерть не один раз по тринадцатьраз друзей, поверю твоему рассказу. Что заставляет тебя так обо мне думать, неразумный юноша?

Голос странника, как всегда, был тихим и угрожающим.

Санира уже не боялся купца. Весь запас страха был исчерпан. Теперь он воспринимал всё происходящее так, будто уже отделился от собственного тела. Странное равнодушие охватило Саниру, обездвижило его чувства.

– Зачем мне принимать на веру твой рассказ, когда есть более естественное объяснение всему? Это ты поджёг Город и ты умертвил Радигу. Ты говоришь, что проснулся, когда все дома вокруг уже горели, а я говорю, что ты вернулся в своё жилище, когда убедился, что всё пылает. Вернулся, разбудил своих легковерных родственников и бросился спасать скот. Я застал тебя с обломком зажигательной стрелы в руке, но это не потому, что ты искал лиходея, – ты лишь пытался замести следы. К счастью, я опередил тебя, найдя другие две стрелы. Радига всё понял даже раньше меня. Он говорил с тобой в поле. Ты утверждаешь, что это ты спрашивал его, а я утверждаю, что он обвинял тебя. И ты умертвил его своей чудовищной поделкой, невиданным в городах шаром, ибо испытываешь удовольствие от использования камней. Умертвил, а потом спрятал, потому что не мог не понимать, что такое орудие злодеяния указывает на тебя с большей ясностью, чем живой свидетель. Любой бы выбросил такую страшную вещь в Реку, но не ты – ты слишком любишь себя и свои поделки. В исступлении отнимающего жизнь, испытывая извращённое удовольствие, ты засунул тряпку со знаком Змея в череп Радиги, посвящая это умерщвление богу смерти, думая, что никто никогда её там не найдёт. Ты даже обернул тело в мешок, потому что не хотел, чтобы его раньше времени обнаружили птицы и звери. Тебе хотелось поразить Город своим злодеянием. И по этой же причине ты поспешил притворно наткнуться на тело, приведя с собой своего наивного друга. Что скажешь, Санира?

Вечный сквозняк летел через комнату, и волосы юноши трепетали. В отличие от его сердца.

– Я не делал этого.

– Вот как? – смертным холодом дохнул Бовина.

– Да. Я ведь знаю это.

Торговец подождал немного, Санира молчал. Тогда бродяга произнёс:

– Я скажу тебе, почему человек вроде меня поверит тебе. Ты слишком бездарно, глупо поступил с каменным шаром. – Купец замолчал, глядя в глаза юноши. Два острых копья вонзились в два беззащитных карих озера и с каждым мгновением входили в них всё глубже. – Конечно, можно было бы подумать, что у тебя просто не было причины сжигать Город. Ты ничего от этого не выигрываешь, – Бовина покачал головой. – Ну а вдруг ты безумец? Вероотступник? Поклоняешься неизвестно какому идолу и приносишь ему жертвы, одну чудовищнее другой? Кто-то ведь пел песни посреди горящего Города, разжёг тринадцать костров вокруг несчастного Радиги и привязал змей к его рукам и ногам…

Санира отрывисто кивнул.

– Можно было бы ещё сказать, что ты не мог гулять среди пылающего Города в одеждах Наистарейшей, потому что там был кто-то мускулистей, чем ты, уж прости. К тому же ты бы не смог проломить череп одним ударом столь неприспособленного для таких целей орудия, как шар, – Бовина посмотрел на Саниру. Тот молчал. – Всё это можно было бы сказать, однако ведь у тебя вполне может быть двое-трое доверенных друзей, способных пойти на столь чудовищные деяния. Например, всё те же вероотступники.

– Ты прав, – сказал Санира.

– Вот только будь ты лиходеем, прятать каменный шар при свидетеле ты бы не стал. Или сделал бы это гораздо раньше, или оставил бы как есть. И уж если хотел скрыть свою поделку, то не бросил бы её у всех на виду, посреди этой комнаты.

Тишина повисла, как срубленное дерево повисает над землёй, на которую вот-вот упадёт. Где-то снаружи пели птицы и шумел ветерок. Брёвна отсчитывающего свои последние дни дома скрипели, торопясь рассказать миру свою собственную историю. Но никому не было дела ни до них, ни до Саниры, ни до чего-либо ещё. Жизнь шла вперёд, и не могли задержать её ни тяжёлые обвинения, ни доказательства невиновности.

Санира посмотрел на бродягу. Будто играя с собственной смертью, юноша сказал, хоть и понимал, что лучше этого не делать:

– А ведь эти злодеяния совершил ты, Бовина.

Странник слегка повернул голову. Он стоял в тени, за столбом света, падавшего через дверной проём, и оттого казался чёрным, будто сделанным из особого камня.

– Если это так, ты же понимаешь, что я должен умертвить того, кто знает о моей вине? – своим страшным голосом спросил он. – Тебя!

Санира и Бовина стояли друг напротив друга, и лишь солнечный луч разделял их. Весь мир вокруг них был безлюден, никто не мог слышать слов, которые они произносили.

– Ты выиграл от пожара, – говорил юноша ровным, равнодушным голосом. – Весь Город отдаёт тебе свои богатства за горсть зерна. Не нужно ходить в дикие земли опять и опять, теряя друзей и подвергая опасности собственную жизнь. Ты немыслимо разбогатеешь.