СС. Орден «Мертвая голова» - читать онлайн книгу. Автор: Хайнц Хёне cтр.№ 90

Уничтожая евреев, они верили, что имеют право на сочувствие всех честных арийцев. „Работа – не из легких“, – жаловался группенфюрер Турнер, а начальник зондеркоманды 4А Блобель после войны утверждал, что подлинно несчастными были сами ликвидаторы: „Нервное напряжение у наших людей, исполнявших казни, было гораздо выше, чем у их жертв. С психологической точки зрения они пережили ужасное время“. Начальник жандармерии Фриц Якоб сетовал, что ему приходится заниматься ликвидацией евреев слишком далеко от дома; его начальник Квернер в ответ напомнил ему о „долге перед фатерландом“. Якоб поблагодарил за внушение и обещал исправиться, заявив: „Мы, люди новой Германии, должны быть твердыми и выполнять свой долг даже ценой долгой разлуки с родными“.

Гиммлер прекрасно знал об этих проблемах своих маленьких людей и всегда готов был их подбодрить с помощью псевдопатриотической риторики, которая должна была убедить даже закоренелых циников, что они являются участниками грандиозного всемирного замысла, масштабы которого почти невозможно охватить разумом, а его предназначение – спасти высшую арийскую расу.

Вот пример его демагогии: „Большинство из вас узнает, что значит видеть перед собой сотни трупов – пятьсот, тысячу тел! – лежащих на земле. Но увидеть это, пройти через это и тем не менее – за редкими исключениями, вызванными человеческой слабостью, – сохранить достоинство – это делает нас твердыми. Таких страниц еще не было и не будет написано в истории нашей славы“. Его воображение работало сверхурочно, изыскивая доказательства, что массовые убийства не являются преступными. И все же его речи, обращенные к ликвидаторам, содержали элемент самооправдания. На встрече высших партийных чинов он заявил: „Окончательное решение“ стало самой болезненной проблемой моей жизни».

Даже перед своим ближайшим окружением он старался преуменьшить масштабы бойни, потому что в глубине души сам ужасался происходящим и чувствовал себя предметом всеобщей ненависти, – ежедневный поток просьб о помиловании еще раз доказывал это. Он говорил, обращаясь к гауляйтерам: «Вспомните, сколько людей, включая и членов партии, подают мне и другим высшим руководителям ходатайства о помиловании. Они всегда говорят, что все евреи, конечно, свиньи, но вот такой-то представляет исключение, его трогать не надо. Я без колебаний могу сказать, что число таких просьб и множество других мнений, существующих в Германии, неизбежно ведет к мысли, что количество достойных евреев должно быть необыкновенно велико – больше, чем всех остальных, вместе взятых».

Был только один способ уйти от этого чувства изоляции: нужно убедить себя и своих палачей в том, что они являются инструментом в величайшей исторической миссии, творцами произведения, выходящего за пределы человеческого понимания. Гиммлер как-то сказал Керстену: «Вам не следует смотреть на вещи с такой узкоэгоистической точки зрения. Взгляните на германский мир как на целостность… а человек должен уметь жертвовать собой». Он продолжал подбадривать свои эйнзацгруппе, помогая им выполнить «нелегкую задачу», продолжал говорить слова утешения несчастным палачам: «Да, для немца это все отвратительно и страшно. И если бы мы не испытывали подобных чувств, мы не были бы немцами. Но как бы ни противно это было, существует необходимость – наш долг. И такая необходимость будет возникать еще во многих других случаях».

Приехав в Минск, чтобы поднять моральный дух своих рыцарей, он присутствовал при казни 200 евреев и был настолько потрясен отвратительной сценой, что едва не лишился чувств. Его спас от обморока Карл Вольф, заметив: «Ему полезно посмотреть, что делают люди по его приказу». Гиммлер скоро оправился и произнес одну из своих патетических речей типа «нужно пройти через это и видеть будущее». «Вы заметили, – сказал Гиммлер, – что я и сам терпеть не могу эту кровавую работу. Но у каждого свой долг». Тогда же он велел командиру группы Небе подумать о новом методе уничтожения. Этот инцидент стал предвестником создания газовой камеры.

Но сами руководители эйнзацгруппе не могли положиться на красноречие рейхсфюрера. Олендорфу, Рашу, Небе и Шталекеру снились кошмары. Дисциплина падала, и началась цепная реакция садизма у потерявших контроль убийц. Поэтому были приняты точные правила, так чтобы уничтожение проходило быстро и эффективно и исполнители не имели времени осознать, что же это они совершают.

В эйнзацгруппе D у Олендорфа соблюдался воинский образец. Это было жуткое извращение армейского порядка, но обоснование имелось резонное: ни один отдельный член команды не должен вступать в контакт со своей жертвой. Он должен ощущать себя частью и действовать как часть своего отряда и только по приказу командира, тогда он будет избавлен от чувства личной вины. Расстрелы не совершаются одним человеком. А более всего Олендорф заботился, чтобы жертвы сохраняли спокойствие до последней минуты. Потому что любой вскрик связан с опасностью, что ликвидаторы начнут беспорядочную стрельбу по толпе, – и возникнет всеобщее безумие, шок – то, чего он боялся даже больше, чем массового побега евреев. Тревога на этот счет, даже больше соображений гуманности, заставила Олендорфа воспротивиться газовым камерам: он считал, что это будет «физически непереносимое зрелище». Ведь его подчиненным пришлось бы убирать потом искореженные тела, перепачканные экскрементами, и его люди оказались бы перед лицом того, что они сделали, – момент истины, от которого Олендорф желал бы их уберечь.

Что касается доктора Раша, командующего эйнзацгруппе С, то он придерживался другой тактики. По его мнению, каждый должен был разделить чувство коллективной вины за пролитую кровь и сцены ужаса. Это, считал он, укрепит дух товарищества. Он настаивал, чтобы каждый из его людей лично принимал участие в ликвидациях, «одержав победу над собой». В его соединении едва ли нашелся бы хоть один человек, не страдающий ночными кошмарами (по свидетельству самих участников событий). Однако цель была достигнута – братство виновных создано.

Для облегчения задач палачей использовались всякого рода психологические уловки. Имела значение и особая терминология. В словаре убийц отсутствовало слово «убийство». Его заменяли разнообразные невинные выражения – «особые акции», «особый режим», «исполнение», «чистка», «умиротворение», «переселение». Мощная пропаганда, в оккупированной России даже более интенсивная, чем где-либо еще, имела целью искоренить в зародыше малейшее ощущение, что еврей – это человеческое существо, для ликвидаторов они должны быть чем-то вроде насекомых-вредителей или сорняков.

Однако командиры эсэсовских спецподразделений и эту пропаганду считали неадекватной. Как отмечает американский историк Гильберг, занимавшийся анализом деятельности эйнзацгруппе, «психологические обоснования и оправдания играли существенную роль в операциях по убийству. Если намеченную акцию нечем было оправдать, она не проводилась». Было два самых распространенных «мотива»: боязнь эпидемий и предотвращение сотрудничества евреев с противником. Например, в Балте евреев уничтожали за «нападения» на немецкие войска, в Новоукраинке – за «происки», в Киеве – за «поджоги», еще где-то – за «дух сопротивления».

В 1942 году Гиммлер признался Муссолини: «В России мы расстреляли большое число евреев, как мужчин, так и женщин, потому что даже женщины и старшие дети служили курьерами у партизан. На евреях, – сказал он, – повсюду лежит главная ответственность за диверсии, шпионаж, сопротивление, как и за формирование партизанских банд».