Сердце огненного острова - читать онлайн книгу. Автор: Николь Фосселер cтр.№ 15

Огонек триумфа погас так же неожиданно, как и вспыхнул; осталась только безмерная печаль. Потому что ей в ее неполные девятнадцать правда иногда казалась ложью, а ложь часто была ближе, чем реальность. Потому что она боялась, что маленький кусочек правды, вытащенной на свет, потянет за собой все остальное, как одна ложь часто тянет за собой другую. Тогда уже не удастся больше скрыть все то безобразное и отталкивающее, что было в правде. «В Батавии я смогу быть честной. Вот как сейчас с Якобиной. Непременно смогу».

Она нащупала руку Якобины, все еще нерешительно лежавшую на ее плече, и сжала ее. С облегчением почувствовала, как Якобина ответила на ее пожатие. Теперь ей хотелось больше никогда не отпускать эту руку, словно в Якобине воплотилось все, что было в этом мире правильным, приличным и хорошим.

– Флортье, смотри, – услышала она возглас Якобины и подняла глаза. Небо пересекла серебряная полоса – хвост метеорита, несшегося к горизонту.

– Это хороший знак, – прошептала Флортье, еле дыша от счастья.

Якобина не спорила. В такую ночь даже самый трезвый рассудок не мог бы истолковать такое явление иначе, чем знак небес, благословляющих их путешествие.

Пусть это путешествие принесет счастье Якобине и Флортье!

И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.

Книга Бытия, 2, 15

Из Сингапура в Батавию они плыли два дня.

Раскинувшийся на фоне округлых зеленых холмов Сингапур был одним из главных портов мира: через него проходили все пути между Востоком и Западом. Словно в калейдоскопе, человеческое многообразие проявлялось здесь во всех оттенках желтой, коричневой и черной кожи; белые лица европейцев казались между ними едва ли не призраками. Возле причалов, доков и пакгаузов теснились бесчисленные суда из всех стран мира, словно стаи морских птиц, привлеченных обильной пищей.

Два дня «Принцесса Амалия» плыла по прозрачным водам Малаккского пролива под небом, которое блестело как голубой жемчуг. Миновала Суматру с ее сочной зеленью влажных тропических лесов и мангровыми рощами, лавировала между рассыпанных в море островов – в насыщенном влагой воздухе они казались такими нежными, словно их нарисовали акварелью по сырому листу картона; их окружала лучистая жадеитовая зелень отмелей. В эти дни на борту парохода стояла тишина, пассажиры изнемогали от жары, ложившейся горячей простыней на лицо и руки; от нее стонали даже паровые машины в трюме.

Одинокий, ослепительно белый маяк на небольшом островке стал первым предвестником того, что цель их поездки близка. На горизонте среди дымчатой синевы завиднелись горы; они вырастали прямо из моря и через некоторое время предстали во всем своем великолепии, в ореоле тонких облаков вокруг вершин. Потом из спектра красок воды сложились пальмовые рощи, словно нарисованные легкой рукой искусного художника. Ява лежала среди моря, свежая, сверкающая росами, в своей первозданной красе.

«И вот появилась она, Королева Востока, как тогда называли Батавию. Невзрачная, даже бедноватая владычица», – разочарованно подумала Якобина, сравнивая ее с Сингапуром и его портом. Так ее назвали голландские мореплаватели в честь своей родины, ведь латинское название Голландии – Батавия, страна батавов, германского племени, поселившегося к югу от нынешнего Утрехта, на плодородном, но болотистом полуострове в устье Рейна.

«Что ж, подходящее название», – решила Якобина, когда «Принцесса Амалия» встала на якорь в устье канала, прорытого через заболоченную береговую равнину, плоскую и бурую, как обувная подметка. Намного терпеливее, чем пассажиры, пароход ждал, когда к нему подплывет буксир с дымящейся трубой и стучащим двигателем и отвезет в город пассажиров с их багажом. За тот час, что длилась погрузка, нидерландский таможенник в мундире, поднявшийся с буксира на палубу, выполнял полагающийся досмотр. Раздражающе неторопливо, основательно он прошелся по списку пассажиров и не только сопоставил лица прибывших с перечисленными на листе фамилиями, но и проверил, нет ли у них признаков каких-либо болезней. Предъявленные документы гарантировали, что каждый из пассажиров был гражданином королевства Нидерланды, а не иностранцем, что повлекло бы за собой долгие дополнительные формальности. Улыбка Флортье и ее скромный взгляд из-под трепещущих ресниц тронули его так же мало, как ворчание госпожи Юнгхун или визг Йооста «Я хочу-у!».

Наконец, бюрократические процедуры были завершены, а весь багаж перегружен. Пассажиры перешли по шаткому трапу на не менее шаткий буксир, и он неторопливо затарахтел по каналу.

Якобина стояла под зонтиком и глядела из-под полей соломенной шляпы на одноэтажные белые домики с четырехскатными черепичными крышами на берегу канала – с таким же успехом они могли стоять и на их родине. На другом берегу тянулось болотистое пространство, поросшее тощими деревьями и кустарниками; от бурой воды канала исходил затхлый, солоноватый запах. «Могила европейцев» – вспомнилось ей. Так вплоть до недавнего времени называли Батавию из-за высокой смертности, вызванной климатом и, прежде всего, малярией, дизентерией, желтой лихорадкой и лихорадкой Денге. Это была самая тяжелая пушка, из которой поначалу палила ее мать, запрещая поездку. Но тогда Хенрик неожиданно помог своей сестре и попросил знакомого аптекаря сказать свое веское слово. Лишь когда тот снабдил Якобину бесчисленными рекомендациями и всевозможными лекарствами, прежде всего, хинином от коварной малярии, Берта ван дер Беек немного успокоилась.

Якобина почувствовала рядом чей-то локоть и повернула голову.

– Что с тобой? – прошептала Флортье. Якобина впервые видела ее в головном уборе – в миниатюрной шляпке, ловко сидевшей на высокой прическе. Ветер ласково теребил оборки голубого платья и рюши на зонтике. – У тебя лицо тоскливое, как три дня дождливой погоды.

Щурясь от солнечного света, который отбрасывали белые стены строений, Якобина смотрела на голые площадки вокруг пакгаузов, грязные и некрасивые, на таскавших грузы китайцев с длинной косичкой под остроконечной соломенной шляпой. На краю канала швартовались гребные лодки и маленькие парусные суденышки. Над ними высились грузовые краны, напомнившие Якобине виселицы. Она поскорее опустила взор, когда заметила, что на них смотрят темнокожие мужчины, праздно сидящие на пристани.

– Не знаю, – пробормотала она. – Я представляла все немного по-другому.

– Как?

Не успела Якобина облечь свои мысли в слова, как к Флортье обратилась госпожа тер Стехе.

– Ну как, фройляйн Дреессен, вы взволнованы?

– О да, – услышала Якобина радостный ответ Флортье и снова задумалась. Признаться честно, до этого она смутно представляла себе Батавию. Лишь нечеткие образы белых домов колониального стиля и пышных садов на краю тропического леса. Во всяком случае, как город, в котором каким-то образом отразилось славное прошлое Нидерландов, великой торговой державы, связанное в Батавии с историей давно исчезнувшей Объединенной Ост-Индской компании. Ее единственной четкой эмоцией была надежда обрести определенное место в жизни, став учительницей и гувернанткой. За рамками семейной жизни и все-таки принадлежа к ней, освободившись от давления светских событий, но так, чтобы это не воспринималось как недостаток, ведь гувернанткам не нужно присутствовать на балах и чаепитиях. Она надеялась, что ее будут ценить и что больше никто не будет подыскивать для нее мужа. Гувернантка обязана быть незамужней, а целомудренность – высший принцип, равнозначный для Якобины вожделенной свободе.