Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача - выжить! - читать онлайн книгу. Автор: Борис Горбачевский cтр.№ 75

Сидевшая рядом Неля тихо сказала:

— Филипп — колоритная фигура, известный московский балетоман. А вообще хвастун и позер.

Точно, это и мое мнение. Зачем он отрастил усы, они его вовсе не красят. Сейчас не только в Москве повальная мода на усы «а-ля товарищ Сталин».

Филипп, скорее чтобы занять компанию, фиглярски спросил:

— Что новенького на фронте?

Ах ты, гад, рассердился я, фронт — это тебе не театральная тумба с афишами! Ответил в том же тоне:

— С Нового года солдатам стали выдавать гимнастерки без карманов.

Все поняли мой ответ, но Филиппа он не смутил.

Лена угостила нас натуральным британским чаем, такого вкусного чая я еще не пил. Собрались уходить, и Филипп попотчевал гостей, видимо, заранее заготовленной изюминкой:

— Слышал, что «Правда» скоро начнет печатать Шолохова — «Они сражались за Родину». Название многообещающее…

В коридоре долго прощались, целовали и благодарили хозяйку, а она вдруг подошла ко мне и, не стесняясь гостей, стала расстегивать пуговицы моей шинели и заявила командирским тоном:

— А ты, старший лейтенант, останешься мыть посуду.

Смущенный ее поступком, я взглянул на Нелю. Она невозмутимо поддержала подругу:

— У хозяйки сегодня праздник, следует выполнять ее желания.

Гости рассмеялись, Оля пошутила:

— Ленка в своем репертуаре.

— Как же ты одна домой доберешься? — обратился к Неле.

— Меня проводит Филипп.

Мы остались вдвоем с Леной.

Елена Прекрасная

Хозяйка провела меня на кухню и ушла, как оказалось, переодеться. Затем я аккуратно мыл и вытирал каждую тарелку — саксонский фарфор! — а Лена стояла рядышком в замысловатом коротком халатике — на меня она накинула красивый фартук — и бережно мыла не менее редкостное стекло: рюмки и стаканы со старинными вензелями.

— Ты чего дрожишь? Ведь не на фронте.

— На фронте я не дрожу.

Она рассмеялась, и — нелепость какая! — у меня из рук выскользнула столовая тарелка и шлепнулась об пол, от саксонского фарфора остались одни осколки. Я покраснел, стал извиняться, ожидая суровой брани, но она опять засмеялась:

— За разбитую тарелку — два наряда вне очереди! Кажется, так принято наказывать провинившихся? Иди прими ванну, ты же из вшивых окопов. Там же найдешь пижаму. Утром уберешь квартиру и вынесешь во двор ведро с мусором.

Когда я вошел в спальню и включил свет, первое, что бросилось в глаза, — небольшой томик в бордовом переплете, лежавший на столике рядом с кроватью. Я раскрыл его… Библия! На английском языке! Издана в Лондоне! Она религиозна?! Знает английский?!..

Вошла Лена! С распущенными волосами, вся какая-то особенная, в аромате дивных духов — она показалась мне богиней!

— Ну-ка, господин офицер, живо в постель! — скомандовала прекрасная Елена.

Я подчинился. Сама же Лена расстелила на полу коврик, опустилась на колени и принялась молиться перед иконой. Как я не заметил иконы? Потом она прочла вслух на английском из Библии, и свет был погашен. На меня обрушился «Ниагарский водопад» — я забыл обо всем на свете, я наслаждался нашей близостью, прервать которую было немыслимо всю эту необыкновенную ночь, когда впервые в жизни я познал женщину.

На рассвете я чуть задремал, но тут же проснулся. Лена, утомленная, спала; я смотрел на ее роскошные рыжие волосы, разбросанные по подушке, ее холеные красивые руки — и восхищался чудом природы. Как странно — эта женщина случайно и внезапно ворвалась в мою жизнь, и за одну ночь сумела сделать из мальчика мужчину!

Прав был Шурка, ставя женскую красоту и женскую любовь выше всего — выше книг, футбола и всего-всего! И вместе с тем в сознании бродила неясная мысль, что, наверное, знойная ночь с Леной — это все-таки не любовь, — наверное, это страсть. Ошеломляющая страсть! Но кто меня осудит и бросит камень? В своем поклонении я переживал возвышенные чувства, святое служение красоте. Той ночью я был Суворов!

Лена, приоткрыв глаза, потянулась ко мне:

— Храни тебя господь; отвратительная война, сколько жизней она покорежила. Кто может объяснить, зачем тысячелетиями люди убивают друг друга? Еще Гомер в лице Афины воздал хулу Аресу, богу войны, назвав его «адским безумцем».

— Ты знаешь Гомера?

— Нет, милый, мне нравятся его стихи. Гомер — это мудрый древнегреческий поэт. Советую тебе хоть раз в жизни прочесть его поэмы, — это произведения философа.

— Здорово… — сумел я выговорить. — Леночка, вчера, я слышал, ты молилась за какого-то Федю, Кто этот человек?

— Удовлетворю твое любопытство. У меня есть муж. Мы познакомились два года назад, еще до войны. Федя тогда заканчивал Институт военных переводчиков. Сейчас он на фронте, и каждый божий день я молюсь за его спасение. А с тобой, милый, я — во грехе. Я обожаю блуд. Особенно с такими, как ты, мальчиками. Но тебе этого не понять. Человек — существо, рожденное для веры, а ты, милый, — коммунист-атеист, поэтому не в состоянии понять моего честного раскаяния перед Всевышним.

— Ты не совсем права, у меня тоже есть вера. На фронте, да и здесь, благоденствуют люди, живущие по принципу «война все спишет». Я придерживаюсь иного принципа: война не простит.

Мы трогательно простились. Лена перекрестила меня. Я отдал ей искусно вырезанный из дерева крестик, подаренный мне Маврием.

Когда на следующий день я провожал Нелю после спектакля, у нас произошел разговор.

— Замуж, мой друг, я за тебя не выйду, — сказала Неля. — Считай меня несостоявшейся женой. Жаль Евгению Борисовну, она огорчится.

— Не можешь простить, что я остался у Лены? Ты сама поставила меня в двусмысленное положение.

— Что ты! Наоборот, я рада. Скоро ты уедешь на фронт, как сложится твоя судьба — не известно, если Лена подарила тебе радость — прекрасно! Думаю, ты поймешь меня, если я прочту тебе несколько строк Симонова:

А тем, которым в бой пора,

И до утра дожить едва ли,

Все ж легче вспомнить, что вчера

Хоть чьи-то руки их ласкали…

Ты добрый и честный, но еще зеленый — и душой, и умом. За сказанное не сердись, это правда. Погоны и медали тебя украшают, но дури в твоей голове еще много. Ты не умеешь ценить и любить женщину, почитай Пушкина — на какой высочайший пьедестал он поставил женщину. А ты… Через месяц ты забудешь и Лену, и меня. (Кажется, я забыл их раньше, чем через месяц.) Не расстраивайся, ты еще очень молод. Если будет худо, пиши!

Я выслушал монолог Нели отнюдь не спокойно. Стало не по себе — неужели таков мой портрет?.. Пройдет еще много лет, прежде чем я пойму истинный смысл сказанного Нелей — доброту ее слов.