Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача - выжить! - читать онлайн книгу. Автор: Борис Горбачевский cтр.№ 60

А тогда, прощаясь, Груздев спросил:

— Ты хоть знаешь, что говорил Ленин на Третьем съезде комсомола? Какими орденами награжден комсомол, какие его главные задачи как верного помощника партии? В чем заключаются пять основных особенностей Отечественной войны, сформулированных товарищем Сталиным?

— Это важно знать комсомольцу, идущему в бой?

— Это важно знать, прежде всего, тебе! Ты теперь — вожак молодежи! Уяснил?!

Нелегкие встречи

Мой новый дом — небольшой уютный блиндаж политчасти. Встретили меня приветливо. Как положено, представились друг другу. В блиндаже нас трое: парторг полка, полковой агитатор и я.

— Располагайся, теперь здесь твое пристанище, — показали мне на пустую койку.

Я догадался, что еще две недели назад это было место Толи Разумова.

Обычно на должность полкового комсорга подбирали молодого коммуниста из офицеров-политработников. Но вот комсоргом назначили строевого командира, скороспелого коммуниста. Власть развращает: я видел, как некоторые офицеры, попадая на более высокую должность, резко меняют стиль поведения, появлялись высокомерие, заносчивость, даже цинизм. Исчезала доброта, ради карьеры часто забывали товарищей, с которыми еще вчера ели из одного котелка, из одной кружки пили фронтовые сто грамм. И я старался следить за собой, не нарушать внутреннего кодекса порядочности. Я общался с людьми, старался вникнуть в их настроения, так как, будучи взводным и ротным, убедился, что боевой настрой людей во многом зависит от их состояния души. Поддержать человека, внимательно его выслушать — в этом я видел свою задачу комсорга.

Перед боем беседую с молодым солдатом, спрашиваю:

— Когда ты подашь заявление о вступлении в комсомол?

И слышу:

— Комсомольцем хочешь меня сделать, комсорг? Мечтаешь билет вручить? Мне жить-то осталось всего три часа — до атаки. Так что, товарищ лейтенант, ищи другого.

Долго не мог успокоиться.

Наш командующий говорит:

— Хотелось бы расцеловать каждого бойца, каждого командира, ведь они дерутся за троих, за пятерых!

А его за что целовать?! Каждый день кладет до десяти тысяч бойцов и командиров. Тут у меня с ним серьезные расхождения.

Позвонил в политчасть особист, попросил встретиться. Ничего хорошего от этих людей не жду. У нас состоялся разговор.

— Вы знаете, лейтенант, комсомольца Абрама Розенфельда?

— Слышал.

— Он оказался самострелом. В медсанбате его разоблачили, и солдат сознался. Есть рапорт командира роты. Мы собирались отправить дело в трибунал, но по политическим соображениям решили иначе. Комиссар Борисов посоветовал поговорить с вами. Вызовите его. Допытайтесь, собирается ли этот мерзавец воевать честно, и дайте нам знать.

Решил посоветоваться с Груздевым. Он, как всегда, занялся «спихотехникой»:

— Борисов посоветовал, так выполняй.

Вызвал Абрама в политчасть. Мы были одни. Прежде всего спросил: правда ли все, что пишут и говорят комроты, врачи, особисты? Он все подтвердил. Поклялся больше так не поступать, объяснил: «Сдали нервы». Я попросил его рассказать о себе, откуда он, как попал на фронт.

Еще в детстве у него обнаружился дар художника. В сороковом поступил в Архитектурный институт в Москве. В трудные дни под Москвой их комсорг предложил всей группой, кого еще не призвали в армию, пойти добровольцами на фронт. Через несколько недель их обмундировали и отправили на дальние подступы к Москве. Почти все погибли. Он и еще два студента попали в госпиталь, затем вновь на фронт.

— Я понимаю, на мне как на еврее лежит особая ответственность, я должен воевать не только за Родину и за себя, но и за свой народ, который уничтожает Гитлер.

— Правильно понимаешь, — подтвердил я. — Но ты отклонился. Ты знаешь, Абрам, что ждет тебя за самострел?

— Знаю. Пожалуйста, называйте меня Абраша, меня так все называют. Если разрешите, хотел бы поговорить откровенно, вы же меня позвали как комсомольца, я доверяю вам.

— Конечно.

— Я из Винницы, в этом городе было много евреев, и во всех семьях у нас соблюдали религиозные традиции и разговаривали на еврейском языке. На нем писал свои произведения Шолом-Алейхем — это классик еврейской литературы, которого высоко чтят в нашей стране и во всем мире. Может быть, вы слышали о нем?

— Нет, Абраша, к сожалению, не читал.

— Почитайте, не пожалеете. Я учился в еврейской школе, по субботам посещал синагогу. В Виннице и в Москве в этом меня никто не упрекал. На фронте, особенно на переднем крае, я, понятно, не могу соблюдать еврейские традиции. Но этот комроты, написавший рапорт, гадко оскорбил меня в присутствии моих товарищей да еще пообещал отдать под трибунал.

— За что?

— Я попросил его отпустить меня в субботу с дежурства на посту. Хотел помолиться за маму и папу. Он закричал на меня: «Значит, по субботам воевать не хочешь?! Ах ты…!» Сами понимаете, что он сказал. Избил. Я не заплакал, только сказал: «Чем вы, советский офицер, лучше фашистов?» Он рассердился, обещал со мной расправиться.

Я сказал:

— Комроты поступил с тобой непозволительно, оскорбил твои национальные чувства. Но ты, ты-то хорош! Сравнить офицера Красной Армии с гитлеровскими головорезами! Это кощунство!

И тут я потерял власть над собой. Вместо беседы — вдруг врезал Абраше, сбил с ног и выставил из блиндажа. Первый раз в жизни поднял руку на человека! Как мог я так потерять себя?! Так поступить с комсомольцем?! Мерзко! Какой я после этого вожак молодежи?!

Несколько дней я ходил сам не свой. То порывался сходить к Абраше на передовую — извиниться, ведь он и обо мне может подумать черт знает что. Думал, что можно сделать, как защитить комсомольца от командира роты — антисемита и недалекого человека. Но и этого я не сделал. Единственное, что смог сделать: добился его перевода в другой батальон.

Опять трудный разговор. Неожиданно подошел уже немолодой солдат с усталыми печальными глазами и одним духом выпалил целый каскад коротких фраз, в голосе надрывность и тревога, мучительная слезность:

— Я — ленинградец. Доцент Педагогического института имени Герцена. Автор многих известных книг и статей о нашем Буревестнике революции Горьком. Мне сорок четыре года. Я многое еще способен сделать и сделаю! Имею жену и двух детей. Они сейчас в блокадном городе. Умирают. Как все ленинградцы. Умирают от голода…

Я мягко заметил:

— Простите, в чем ваш вопрос?

За стеклами очков я видел слезы, он попросил:

— Пожалуйста, заберите меня с передовой! Я готов на любую должность! Даже обозника!

Что я мог ответить? А он продолжал:

— Господи, когда меня не станет, кто лучше, чем я, прочитает студентам «Старуху Изергиль»? Как вы думаете, может быть, написать письмо товарищу Сталину? Он поймет меня лучше, чем вы все.