Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов - читать онлайн книгу. Автор: Борис Горбачевский cтр.№ 5

В этот вечер Затучный столько нам рассказал. Он лучше нас был осведомлен о положении на фронте. Назвал причины первых поражений Красной Армии. Рассказал и об уничтожении немцами в захваченных городах еврейского населения, о чем — с первых до последних дней войны — печать молчала.

Кстати, мы не знали, «кто есть кто»: например, кто первый комиссар армии, кто руководит органами информации и печати? Лев Захарович Мехлис — начальник Главного Политуправления Красной Армии, главные редакторы газет: «Известия» — Лев Ровинский, «Красной Звезды» — Давид Ортенберг, директор ТАСС — Яков Хавинсон, зам. директора «Совинформбюро» — Соломон Лозовский — «еврейский букет», пошутил Ханаан. Вот Геббельсу пища…

Перед уходом Ханаан рассказал о том, что уезжает в Алма-Ату. Он сошелся с женщиной, помощником городского прокурора. Она обещала ему поменять паспорт, а он поклялся прожить с ней до конца войны.

Папа спросил Ханаана:

— Ты не боишься оказаться ее заложником, если у вас не сложится жизнь?

— У меня нет другого выхода, — ответил Затучный. — В Москве у сестры или у своих в Подмосковье я больше оставаться не могу. Рискованно. Начинается суровое военное время.

Когда мы расставались, Ханаан высказал оптимистический взгляд на ход войны: «Гитлер плохо знает Сталина. Этот азиат положит миллионы мужиков в солдатских шинелях. Ему это не впервые, но загонит фюрера в гроб…»

В первые дни войны появились в печати стихи Лебедева-Кумача:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой,

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой!

Стихи эти, вышедшие под названием «Священная война», вскоре стали главной песней войны. Обычно ее пели стоя, как гимн. Так и называли долго войну — «священной», «народной», «Великой», «Отечественной». Название «Великая Отечественная война» появилось значительно позже. Впервые так была названа война с фашистами в приказе Верховного Главнокомандующего 1 ноября 1944 года. [4]

В начале июля отца назначили начальником большой стройки на Урале, в городе Кыштыме. За семь месяцев надо было построить графитовый комбинат. В то время графит применяли в основном для изготовления артиллерийских снарядов и производства карандашей. Пройдет немного времени — без графита не обойтись и атомному реактору. В то первое военное время одни районы, где добывали графит, уже заняли немцы, а другие оказались под угрозой быстрой оккупации.

С удостоверением, подписанным наркомом, по распоряжению Государственного Комитета Обороны папа с помощниками выехал на Урал. В конце июля и мы с мамой вместе с сотрудниками Наркомата промышленности строительных материалов (где папа руководил добычей нерудных ископаемых) и их семьями потащились в товарных вагонах в Кыштым. Добирались «малой скоростью» и приехали туда в середине августа.

Что больше всего поразило меня в пути? Нас часто обгоняли длинные составы с зарешеченными окошками в вагонах. Двигались они с большей, чем мы, скоростью не на запад, а все — на восток. Из окошек неслись громкие крики. «Нас везут в лагеря! Нас везут в лагеря! — кричали люди. — Мы хотим на фронт: защищать Родину! Передайте, объясните Сталину. Он не знает». И опять: «Мы знаем, нас везут в лагеря, а не на фронт!»

Часто нас обгоняли санитарные поезда. На остановках, где мы оказывались рядом, я старался разговорить сестер, санитаров. Пытался узнать хоть каплю правды о событиях на фронте. Однако все, к кому я обращался, уходили от ответа. Видимо, им запрещали вступать в какие-либо разговоры на эти темы с посторонними. С первой же встречи город, куда мы приехали, мне понравился. Весь зеленый, чистый, с большим лесом вокруг, с речкой, с добродушными и трудолюбивыми жителями. Многие из них были заядлыми охотниками, рыболовами и грибниками. Папа нам приготовил просторную крестьянскую пятистенную избу. В ней я прожил до декабря 41-го года, пока не ушел в армию.

Приехав в Кыштым, на другой день я отправился в военкомат. Военком взял меня на заметку и, учитывая мое среднее образование, пообещал отправить в военное училище, как только получит место. Вскоре такой момент наступил, и я поехал поступать в Челябинское танковое училище. Медицинская комиссия в танкисты меня не пропустила. Оказалось, что я дальтоник (чего я до тех пор о себе не знал), что у меня сильнейшее плоскостопие и слабое сердце. Сколько я просил: «Поймите, какое значение имеет дальтонизм! На фронте же нет светофоров!» Врачи и слышать ничего не хотели и выставили меня в коридор. Училище мне понравилось. Никакой муштры. Курсантов учили водить танки, драться с танками противника, преодолевать на них водные преграды, спасать при необходимости машины и себя… Прямо с завода на новеньких танках курсантов отправляли на фронт.

Вернувшись в Кыштым, я рассказал военкому о своей неудаче. Он успокоил: «В танкисты не подошел — станешь артиллеристом, не выйдет из тебя пушкарь — будешь командовать пехотой, в армии дел много».

Велено ждать.

В сентябре я пошел работать учеником токаря на оборонный завод. Как он возник в Кыштыме — это случай особый и в то же время типичный для того героического времени, когда люди на фронте и в тылу пытались спасти Отечество. Вот как это произошло. Где-то через полтора месяца после начала войны в Кыштым приехали 28 евреев. Простые, скромные люди. Некоторые из них — религиозны. Они покинули родной Киев, когда к городу приближались немцы.

В Киеве они все трудились на кроватной фабрике. Среди них были токари, слесари, инструментальщики, гальваники. Фабрика изготовляла известные в довоенные годы металлические кровати с никелированными спинками, перетянутые железной сеткой. Директором ее был тридцатидвухлетний инженер Леня Уманский. Он закончил Киевский политехнический институт, где учился вместе с моим двоюродным братом. Из украинцев мало кто поехал с ними. Зачем? Они рассуждали так: «Мы не евреи. Що нам зробе нимець?»

Энергичный Леня достал открытые платформы, погрузил на них станки, инструменты, провода, даже смазочные материалы. Свободных мест почти не оказалось. Все же рабочие с семьями как-то устроились. Брать с собой барахло Леня запретил. Разрешил взять одни продукты. На девятнадцатый день киевляне прибыли в Челябинск. Их направили в Кыштым. В первый же день, пока рабочие, их жены и дети разгружали платформы, Леня отправился к секретарю горкома партии. Он познакомил того с идеей, родившейся в пути, — создать завод по изготовлению снарядов для танков. Положил на стол секретаря папку с расчетами. «Мы просим от города, — сказал Леня, — малого: площадку, а еще лучше какое-либо старое, но готовое помещение, семьдесят рабочих карточек и броню для всех, кто работает на заводе».

Шла война, и всякий, от кого что-либо, даже самое малое, зависело, должен был в считаные дни, а скорее, в считаные часы принимать решения, находить выход в самой сложной ситуации. На следующий день секретарь разыскал Леню и объявил ему: «Мы нашли помещение — старые конюшни бывшего конного завода. Другого ничего нет. Приводите их в порядок. Надеюсь, вы справитесь. Остальное, что вы просите, получите. Успеха вам. Всякий не го что день, а час дорог. Отечество в опасности!»