Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Хоффман cтр.№ 79

Октябрьская встреча — уже двадцатая по счету — прошла вполне по-деловому. Но Толкачев не выказывал той личной теплоты и открытости, какую демонстрировал при общении с Джоном Гилшером и Дэвидом Ролфом. Так, он не сказал оперативнику, что его сын Олег, о котором так много говорилось в его сообщениях, 1 августа женился (ему было 19 лет) и переехал жить к родителям жены {346}.

Заметки Толкачева вновь внушили штаб-квартире оптимизм по поводу всей операции. Впервые с 1982 года он ответил на конкретные вопросы ЦРУ о советских комплексах вооружений. Сотрудники отдела, к которым поступали донесения от агентов, а также запросы для агентов, отметили, что материалы Толкачева “видимо, свидетельствуют о том, что он вполне пришел в себя после кризисных событий” {347}. ЦРУ подготовило для Толкачева оперативную записку, где подчеркивалось, насколько ценны его материалы, и повторялась просьба избегать ненужного риска. “Вы должны понимать, — говорилось в записке, — что информация, которую вы предоставляете нам, считается буквально бесценной” не только экспертами в области вооружений, но и лицами, формирующими политику национальной безопасности.

“Лишиться такой информации, — писало ЦРУ, — будет тяжелым ударом для нашего правительства, ударом, который серьезно ослабит наши национальные позиции как сейчас, так и на годы вперед” {348}.

Вечером 18 января 1985 года Толкачев на пять минут опоздал на встречу с оперативником ЦРУ. На улицах лежали горы снега, температура упала до минус пятнадцати, и ему долго не удавалось припарковаться. Когда он добрался до места, они обменялись словесными паролями, несколькими любезностями и пошли в машину Толкачева, чтобы поговорить в тепле.

Толкачев сразу спросил: есть ли у вас Pentax? Оперативник ответил, что нет, это слишком рискованно. Толкачев был огорчен, но сказал, что смирится с этим решением, хотя ему бы очень хотелось, как в прежние времена, отщелкивать десятки катушек большим фотоаппаратом, прочно укрепленным на спинке кресла, разложив документы на столе в своей квартире и включив хорошую настольную лампу.

В туалетной кабинке института, где он фотографировал документы фотоаппаратами Tropel, окно было закрашено белой краской. Даже в солнечные дни освещение было тусклым, а в пасмурные — того хуже. Этот маленький туалет находился в соседнем здании, соединенном переходом с его лабораторией, и туда ему было легко проносить секретные материалы. Пропуск при переходе из одного здания в другое не проверяли. Но на всякий случай, для прикрытия, Толкачев обычно заглядывал по дороге к приятелю из соседнего отдела, чтобы объяснить свое присутствие в здании. В туалетной кабинке он мог запереться и остаться в одиночестве. Толкачев рассказал оперативнику, что недавно заснял “очень важный документ”. Он воспроизвел название документа по памяти: “Целевая комплексная программа научно-исследовательских, экспериментальных и опытно-конструкторских работ по созданию фронтовых истребителей и истребителей ПВО 1990-х гг.” Документ явно обещал стать очередным информационным сокровищем для ЦРУ — советские планы развития военной авиации на текущее и следующее десятилетие. Но Толкачев сказал, что фотографии были сделаны в пасмурный день, и голос его, когда он говорил о той съемке, звучал неуверенно {349}.

Он передал оперативнику фотоаппараты Tropel и рукописные заметки в заклеенном пакете. Оперативник же вручил Толкачеву несколько пакетов: еще пять камер Tropel; 100 тысяч рублей; график встреч на следующие три года; инструкции по новым сигналам и местам встреч, в том числе о месте следующей встречи, намеченной на июнь, под кодовым названием “Трубка”. График и инструкции от ЦРУ свидетельствовали о том, что они планируют продолжать операцию еще какое-то время. В передаче также были три книги на русском и оперативная записка с рассказом о том, каким бесценным и важным оказался материал Толкачева для Соединенных Штатов.

Толкачев составил для ЦРУ длинный список личных просьб. Ему нужен был обогреватель для заднего стекла автомобиля. Он по-прежнему страдал от зубной боли и просил еще французское лекарство. Он также хотел получить альбомы и книги по архитектуре для сына, а еще французские фломастеры с мягким наконечником, вроде тех, что появились прошлым летом в Москве. Он передал оперативнику использованный фломастер как образец.

А еще Толкачев жаждал получать новости, публикуемые на Западе, — вырезки из газет и русскоязычные газеты, выходящие в Соединенных Штатах. Он попросил прислать ему информацию о контроле над вооружениями, важные выступления западных лидеров и пресс-конференции советских беженцев и перебежчиков на Западе. Толкачев сказал, что его сын считает своих преподавателей по английскому “очень плохими”, и попросил ЦРУ записать на кассеты обширный аудиокурс английского языка, с выдержками из юмористических рассказов и политических речей, желательно, чтобы читали разные дикторы. Он предложил оплатить покупку такого курса с его депозитного счета.

В оперативной записке для Толкачева резидентура сообщала, что баланс его счета составляет 1 990 729 долларов 85 центов {350}.

Времени было мало. У оперативника был включен диктофон. Он спросил Толкачева о последних слухах: не известно ли ему что-нибудь о здоровье советского лидера Константина Черненко?

“Нет, ничего”, — отвечал Толкачев.

“А правда ли, что красные почтовые ящики пропадают с московских улиц, и что это может значить?”

Толкачев сказал, что не часто пишет письма, так что не обращал на это внимания.

Прошло 20 минут, оперативник открыл дверь машины и быстро растворился в темноте.

Это была двадцать первая встреча Толкачева с ЦРУ.

Когда в резидентуре на следующий день открыли письменные заметки Толкачева, они заметили одну странность. Со страницами под номерами 1–10 было все в порядке, потом шли страницы 34–35, потом еще скачок в нумерации — к страницам 52–57. Они не поняли, в чем дело {351}.

Но в целом было похоже, что Толкачев вернулся к работе. Гербер, глава “советского” отдела, прочитал телеграмму из резидентуры с описанием встречи и написал наверху страницы: “Отлично”.

31 января штаб-квартира прислала в Москву сообщение, где говорилось, что они “по-прежнему настроены оптимистично” относительно того, что кризис с проверками 1983 года “миновал”. Они “особенно довольны”, что условия фотосъемки в институте оказались “гораздо лучше, чем могли быть”; также “вселяет надежду то обстоятельство, что ему не требуется проходить через посты охраны” по пути в туалет {352}.