Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - читать онлайн книгу. Автор: Манучер Парвин cтр.№ 88

– Да эта Джульетта – подлая шпионка! – восклицаю я.

Мы с Рутковским смеёмся. Но из всех слов, использованных Рутковским, у меня в мозге регистрируется только «пока».

У него звонит телефон. Он берёт трубку и откидывается на спинку стула. Он сжимает пальцы, слушая.

– Это фантастика! – шепчет Рутковский и вешает трубку. Его лицо оживает, как цветок герани, который только что полили после того, как забыли о нём на долгое время.

– Это из больницы. Догадайтесь, кто моргает глазами и шевелит пальцами ног?

– Доктор Х вышел из комы?

Он вскидывает руки, чтобы умерить мой пыл.

– Очевидно, только выходит. Но, Пируз, хотя я сам включал Х музыку и увидел на неё некую реакцию, я не смею демонстрировать слишком большой оптимизм по этому поводу. Я также воспользовался духами, чтобы посмотреть, почувствует ли он запах. В случае болезни Альцгеймера органы обоняния отказывают первыми, а последней уходит восприимчивость к музыке. Как поразительно музыка воздействует на человеческий мозг! Как поразителен человеческий мозг!

Вернувшись домой, я включаю «Сюиту о мире» Ахмада Надими, который родился в Иране и путешествовал по всему миру, словно искал правильную мелодию. Музыка будит и как бы взбалтывает вопросы, которые похоронены глубоко в моём подсознании. Моё настроение меняется и перепрыгивает на суровую сторону реальности. Я внимательно слушал консонансы и диссонансы существования? А если слушал, то что узнал? Мой собственный мозг сбивает меня с толку и ставит в тупик, словно это не я, или словно он у меня новый, или словно я и он связались и расстались, пока пребывали в хаотичной жизни. Я поражён изменению своего настроения. В кабинете Рутковского было так хорошо. Может, я провожу в одиночестве больше времени, чем идёт мне на пользу. Я помню вопрос Джульетты об изменении моего настроения, и я помню, что не ответил ей.

Я думаю о докторе Х. И мысль об умирании и смерти приходит мне в голову. Те, у кого умер мозг, мертвы? Те, у кого умерло сердце, умерла печень, умерла почка, мертвы? Следует ли считать слабоумных стариков, старых и беспомощных мёртвыми для общества, мёртвыми для экономики, и передавать их акушеркам смерти, которые безболезненно отправят их из этого мира, чтобы избежать боли и не платить цену, в которую обходится существование живых мертвецов? Следует ли запретить поддерживающую жизнь аппаратуру, которая продлевает агонию умирающих, и дать ангелу смерти свободно делать свою работу?

Да, я думаю о своей собственной смерти и не представляю, почему. Я не позволю никакому аппарату превратить меня в живого мертвеца. Мне не хватает смерти, и я не уверен, почему! Как мне может не хватать смерти, если я не знаю, что это такое и какие она создаёт ощущения? Это стихотворение появляется у меня в мозге:

Приход весны отпразднуем опять!

Смерть неизбежна – так долой печали!

Как нам родиться, мы не выбирали,

Как умереть – мы можем выбирать.

Вчера я сделал кое-что, что заставило бы доктора Ашану Васвани или очень мной гордиться, или очень разочароваться во мне, если бы она об этом узнала: я немного попрактиковался в ситуативной этике. Ситуационизм – это доктрина, в соответствии с которой никакие правила, касающиеся морали и нравственности, не подходят ко всем ситуациям, и то, что может быть неправильным в одних случаях, может быть правильным в других. Она стала популярной в шестидесятые годы.

В любом случае я сделал следующее. Я позвонил в больницу и притворился отцом Эндрю. Я выяснил, что его перевели из отделения, где держат склонных к суициду пациентов. Медсестра переключила меня на его палату. Казалось, он был счастлив услышать мой голос. Я пообещал его навестить на следующий день – то есть сегодня.

И теперь моя красная «Тойота» несётся по городу, словно летит на быстрых крыльях невинной лжи.

– Сын мой, доктор! – нараспев произношу я, заходя в палату.

– Папа! – восклицает Эндрю в ответ.

Мы обнимаемся, как могли бы обниматься отец с сыном. Он немного похудел и побледнел, но в целом это всё тот же старина Эндрю. Мы ставим два пластиковых стула рядышком, чтобы поговорить, причём так, чтобы нас не могли подслушать.

Я предлагаю связаться с его родителями.

– Может, как твой преподаватель, я смогу подать им новость как-то поделикатнее, – говорю я. – Ничего не преувеличивать, чтобы они с ума не сошли.

– Моя мать уже сошла, а отец сошёл наполовину. Кто знает, что с ними будет после того, как они все узнают? Я – взрослый человек. Пришло время мне самому о себе позаботиться.

Я склоняюсь вперёд и хлопаю его по коленке.

– Я понимаю. Но если я могу сделать что-то ещё…

– …Мне нужен адвокат, – он говорит так же быстро, как он отверг моё первое предложение. – Как только я приду в себя, меня переведут в тюрьму.

Я сжимаю голову в районе лба обеими руками – на тот случай, если там есть выпирающие вены, которые нужно затолкать назад.

– В тюрьму? Но Ванда и Брэдли не подают на тебя в суд!

– Полиция должна меня в чём-то обвинить, – грустно улыбается Эндрю.

– Конечно, я найду тебе адвоката, Эндрю. И я буду твоим отцом столько, сколько тебе нужно, чтобы я был отцом.

Теперь Эндрю склоняется ко мне и хлопает меня по коленке.

– Не беспокойтесь, доктор Пируз. Не думаю, что они будут ко мне слишком строги. Даже хотя я не принимал таблетки, я не был полностью иррационален. Я не целился ни в Ванду, ни в Брэдли. Я добровольно пришёл сдаваться. Я никогда не привлекался к уголовной ответственности. Я даже правил дорожного движения никогда не нарушал. Я не причинил никому вреда, кроме себя самого. А на пистолет у меня есть разрешение. И я обещал регулярно принимать таблетки. Я могу приносить пользу обществу.

Эндрю повторяет местоимение «я» так много раз, что я задумываюсь, а знает ли он, что собой представляет его «я». С другой стороны, а я сам знаю, что представляет собой моё «я»? Кто-то вообще знает, что представляет собой его «я»? Наши сердечные часы, которые тикают ударами сердца нашей личности, переходят из одного биохимического состояния в другое, удар за ударом, из одной ситуации в другую? От рождения к смерти? Мы не знаем, какое количество ударов сердца у нас осталось. Несколько счастливых ударов, несколько грустных и масса скучных и просто ударов в ожидании.

Позвольте мне признаться. Помощь Эндрю полезна и для меня. Это помогает мне не думать о том трудном положении, в котором я оказался с Джульеттой, это дело висит тяжёлым грузом на мне, давит на моё сознание, как один из больших глиняных кувшинов с водой, которые деревенские женщины носят на головах – те женщины, которых показывают в передачах, сделанных по заказу Национального географического общества США. Да, я чувствую опасность. Да, мне хочется погрузиться с головой во что-то ещё.