Повседневная жизнь в Северной Корее - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Демик cтр.№ 46

Люди сидели на корточках и ждали. Те, у кого уже не было на это сил, ложились прямо на пол в залах и темных коридорах. Хюк бродил, высматривая человека с характерными для его отца порывистыми, размашистыми движениями. Наклонялся, чтобы разглядеть лица, надеясь найти хоть кого-нибудь знакомого. Многие бывшие соседи Хюка теперь нищенствовали на станции, но никто из них не смог рассказать ничего о его отце или брате. Не зная, куда идти, парень нашел щель, в которую должна была заезжать створка тяжелых железных ворот. Втянув грудь, он протиснулся в узкую нишу, съежился там и забылся тревожным сном. Утром Хюк отыскал работающий кран и умыл лицо, но избавиться от вшей в волосах никак не мог.

Стоит отметить, насколько необычно было для Северной Кореи само понятие бездомности. Ведь в этой стране существовала самая изощренная система слежения за гражданами. Каждый имел постоянный адрес прописки и место работы, к которым была привязана выдача продуктов. Так что, если человек покидал дом, ему становилось нечего есть. Без разрешения на поездку люди не решались отправиться даже к родственникам в соседний город. Если вы приезжали всего на одну ночь, нужно было зарегистрироваться в инминбане, глава которого в свою очередь сообщал полиции ваше имя, пол, номер паспорта, номер разрешения на поездку и ее цель. Полиция проводила регулярные проверки, обходя по ночам дома и квартиры, чтобы выявить незарегистрированных гостей. Каждый человек должен был постоянно носить с собой «сертификат гражданина» — двенадцатистраничную книжечку, в которой содержалась подробная информация о владельце. Прообразом северокорейского удостоверения личности послужили старые советские паспорта.

Ситуация изменилось с наступлением голода. Когда система распределения продуктов перестала функционировать, северокорейцы перестали чувствовать себя привязанными к адресам прописки. Если сидеть на месте было равнозначно голодной смерти, никакие угрозы властей не могли помешать людям покидать дома. Граждане КНДР впервые стали свободно перемещаться по своей стране.

Большинство бездомных составляли дети и подростки. У некоторых из них родители отправились куда-то на поиски работы или еды. Но была и другая, еще более трагическая, причина детской беспризорности. Перед лицом голода во многих корейских семьях произошла жесткая расстановка приоритетов. Многие взрослые отказывались от пищи сами и часто отказывали в ней старшему поколению, отдавая все, что было, детям. В результате появилось огромное количество сирот. Нередко из целой семьи выживал только ребенок.

«Бродячие ласточки» выделялись в вокзальной толпе. Как и Хюк, они носили фабричные комбинезоны взрослых размеров, свисавшие с их худеньких тел. После закрытия фабрик эта униформа стала никому не нужна, и власти иногда раздавали ее бесплатно. Это называлось «социальной одеждой». Мало кто из этих ребят носил обувь. Те, у кого она была, обменивали ее на еду и надевали на ноги полиэтиленовые пакеты. Часто дети получали обморожения.

В первые годы продовольственного дефицита беспризорники на вокзалах выживали, прося подаяния, но их очень быстро стало слишком много, а тех, у кого имелся лишний кусок для помощи ближнему, — слишком мало. «Милосердие начинается с полного желудка», — любят говорить в Северной Корее. Никто не будет кормить чужих детей, если собственные голодают.

Когда просить стало бесполезно, «бродячие ласточки» начали поднимать с земли все мало-мальски съедобное. Если ничего съедобного не было, они собирали сигаретные окурки и заворачивали оставшийся в них табак в бумажки. Почти все дети курили, чтобы облегчить себе муки голода.

Иногда Хюк присоединялся к другим мальчишкам, которые собирались в шайки для совместного воровства. Чхонджин всегда пользовался дурной репутацией из-за своих уличных банд, но в эти тяжелые времена преступность достигла небывалого уровня. У мальчишек существовало естественное разделение труда между теми, кто покрупнее (а значит, быстрее и сильнее), и теми, кто поменьше (а значит, не так сильно рисковал быть избитым или арестованным). Старшие ребята налетали на прилавок с едой и сбрасывали все на землю. Пока разъяренный продавец гнался за ними, младшие подбирали упавшее.

Еще один трюк заключался в выслеживании медленно двигающегося поезда или грузовика с зерном и разрезании мешков остро заточенной деревяшкой. Все, что высыпалось на землю, было честной добычей детей. Со временем железнодорожное управление стало нанимать вооруженных охранников с приказом стрелять на поражение, чтобы предотвратить подобное воровство.

Жизнь у беспризорников была опасная. Они не могли спокойно спать из страха, что кто-нибудь, хотя бы даже товарищ по шайке, украдет то немногое, что у них есть. Ходили страшные истории о взрослых, которые охотятся на детей. Не ради сексуальных утех, а ради пропитания. Хюку рассказывали о людях, которые хватают ребенка, убивают его, а затем разделывают и продают мясо. Позади вокзала, рядом с путями, сидели продавцы, варившие суп и лапшу на небольших горелках. Поговаривали, что сероватые куски, которые плавают у них в бульоне, — человеческая плоть.

Неизвестно, насколько эти легенды были правдивы, но по городу они расползались активно. Госпожа Сон слышала историю о каннибализме от одной разговорчивой женщины, с которой познакомилась на рынке. «Никогда не покупай мясо, если не знаешь точно, откуда оно взялось, — мрачно предупреждала аджума. Она уверяла, что лично знакома с кем-то, кто пробовал человечину и посчитал ее очень вкусной. — Если не знать, то ее ни за что не отличишь от свинины или говядины». Госпожа Сон слушала, помертвев от ужаса.

Истории становились все страшнее и страшнее. Говорили, будто какой-то мужчина сошел с ума от голода и съел собственного младенца, а одну женщину на рынке арестовали за продажу супа, сваренного на человечьих костях. От тех, с кем мне довелось беседовать, я узнала, что в действительности зафиксировано по меньшей мере два случая (один в Чхонджине, другой в Синыйджу), когда людей арестовали и казнили за каннибализм. Как бы то ни было, можно, пожалуй, заключить, что практика поедания себе подобных не получила в КНДР широкого распространения — даже такого, как в Китае во времена голода 1958–1962 годов, унесшего 30 млн жизней.

Но даже если отмести опасность людоедства, дети не могли выживать на улице подолгу. Самые маленькие редко протягивали больше нескольких месяцев. Старшая дочь госпожи Сон, Ок Хи, которая жила на втором этаже дома напротив вокзала, каждый день проходила мимо таких детей. «Вот эти малыши к утру будут уже мертвы», — говорила она себе, пытаясь отчасти оправдать свое бездействие.

Большинство чхонджинцев, с которыми мне довелось общаться, рассказывали о многочисленных телах, валявшихся вокруг вокзала и в поездах. Одна женщина, раньше работавшая на фабрике, вспомнила, как в 1996 году она ехала на поезде из Кильччу в Чхонджин и обнаружила, что один из мужчин в ее вагоне мертв. Это был офицер в отставке, зажавший в скрюченных пальцах членский билет Трудовой партии. Другие пассажиры не обращали на труп никакого внимания. Скорее всего, его убрали, только когда поезд доехал до Чхонджина.

Уборщики регулярно обходили территорию вокзала и грузили умерших в деревянную тачку. В первую очередь рабочие инспектировали залы ожидания и привокзальную площадь, пытаясь определить, кто из тех, кто скорчился на полу, не шевелится уже со вчерашнего дня. Хюк говорил, что в отдельные дни с вокзала вывозили до тридцати тел. Установить их личность чаще всего не удавалось, так как документы у них успевали украсть вместе со всей более или менее приличной одеждой и обувью. Искать родственников смысла не имело, поскольку чаще всего они были разбросаны по стране или мертвы. По этой причине всех подобранных покойников хоронили в общих могилах, что считалось позором в конфуцианском обществе, где многие верили, будто местонахождение могил предков имеет большое значение для счастья последующих поколений.