Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США - читать онлайн книгу. Автор: Фёдор Жорин cтр.№ 76

Образование русского офицерства неразрывно связано с петровской регулярной армией. Первым ее офицером следует считать Ивана Бутурлина. В самом раннем официальном списке Преображенского полка, относящемся к 1687 году — дата перехода «потешных» к чисто строевой службе и войсковой организации. — Иван Бутурлин числится майором. До этого года в петровских воинских формированиях чинопроизводство не было упорядочено, и Бутурлин сразу получил свое высокое звание, как человек, «более ретивый и более принимавший к сердцу занятия Петра». Что же касается дальнейшей практики производства в офицеры, то Петр, в отличие от иностранных армий, где патенты на офицерские чины продавались за деньги, считал единственно правильной систему, при которой будущий офицер начинал службу рядовым. Строгое соблюдение этого правила можно проследить на многих примерах.

Твердый порядок чинопроизводства, установленный в то время, стал составной частью общих принципов жизни и деятельности офицерского корпуса. Именно тогда в русской армии стали складываться взгляды на роль и значение офицеров как командиров и воспитателей. Тогда же рождались и понятия об истинной офицерской чести, которым было суждено сыграть такую большую роль в укреплении русской военной силы. «Какой тот великий герой, который воюет только ради собственной славы, а не для обороны Отечества?!» — восклицал Петр, определяя таким образом основы офицерской чести. «Всякий офицер, — говорил он, указывая место командира в армии, — как душа в теле человека».

Петр требовал от офицеров твердого соблюдения законов дисциплины. В его «Уставе воинском» сказано: «Ничего людей ко злу не приводит, как слабая команда, которой пример суть дети в воле без наказания и страха, которые обыкновенно в беды впадают и родителям пагубу приносят. Так и в войске командующий суть отцом оных, которых надлежит полюбить, а за прегрешения наказывать. А когда послабит, то тем по времени вне послушания оных приведет и из добрых злых сочинит и нерадетельных и в своем звании оплошных. И такое себе гроб ископает и государству бедство приключит».

С такой же ясностью и лаконизмом Петр очертил и круг обязанностей офицера как воспитателя: «Ему надлежит к подчиненным быть как отцу, пещийся о их довольстве, и в оных правый суд иметь; также дела их крепко смотреть, добрые похвалить и награждать, а злые наказывать». Гвардейские полки стали рассадниками офицерских традиций и школами, где наряду с военными дисциплинами изучались и общие образовательные предметы.

Русская армия росла, укреплялась, а ее офицерство, воспитанное Петром в спартанском духе и любви к своему делу, не раз доказывало свое превосходство над командным составом иностранных армий, который в силу своих сословных привилегий пользовался всевозможными льготами и очень часто с пренебрежением относился к службе.

В последующие годы идеи, на которых росло Петровское офицерство, подверглись значительным изменениям. В русской армии появлялись слепые подражатели губительной прусской системы воспитания войск, шедшей вразрез с характером нашего народа. Расцвели протекция и фаворитизм. В обход петровского закона, по которому для производства в офицеры «звание с фундамента солдатской службы», люди с придворными связями стали записывать детей рядовыми в армию еще в младенческом возрасте. Нахватав чинов с колыбели, безусые юноши, не знавшие службы, сразу получали полки. Петр III и вереница временщиков, поклонников прусского педантизма, извратили петровскую идею об офицере — отце солдата — и стремились сделать его тюремным надсмотрщиком, вооруженным пресловутой капральской палкой Фридриха II.

Военный историк Мославский, характеризуя эпоху временщиков, писал: «Во времена Миниха и других иноземцев-начальников на первом плане были бессмысленные муштровки. Мелочи «ружистики», детально-педантичное исполнение уставных пунктов, копировавших положение немецкой школы, — все это заглушало корни военно-воспитательных вопросов, установленных Петром, которые в своей своеобразной форме могли быть вполне понятны только природным русским людям, воспитанным в национальной, а не в иноземной школе».

Но уже занимался расцвет дивного века суворовских побед. Восходила звезда талантливого устроителя русской армии — Румянцева. Под его влиянием росло целое поколение офицеров, проникнутых здравыми взглядами на свое призвание. В то время как на западе военное искусство вылилось в проповедь хитроумных маршей и контрмаршей, призванных якобы решать исход всякой кампании, Румянцев первым в России учил офицеров искать неприятеля в поле и атаковать его с целью полного разгрома.

Именно тогда выходил на боевое крещение Суворов, а несколько позже начинал свою военную карьеру Кутузов. Вслед за этими гигантами русского военного искусства расправляла крылья славная стая суворовских орлов. И уже тогда в среде русского офицерства противоборствовали два враждебных друг другу устремления, различие которых с такой силой обозначилось в павловскую эпоху и оставалось в старой русской армии до ее последних дней. Объяснение существа этих непримиримых разногласий лучше, нежели что-либо другое, покажет нам истинные традиции русского офицерства и отметет все то дурное, что отбрасывает тень на офицерский корпус прошлого. В XVIII в. корпус русских офицеров комплектовался производством из унтер-офицеров как дворян, так и низших чинов, взятых по набору. В конце этого века офицеров стали выпускать и кадетские корпуса. Если не считать революционной французской армии, русские войска были тогда единственными, в которых солдату и унтер-офицеру открывался доступ к офицерским чинам. То был золотой век русского офицерства. Всеобщим кумиром становился Суворов. Его понятия о чести офицеров быстро проникали в толщу армии и будили воспоминания о славных петровских временах. После штурма Измаила Суворов как-то заметил: «Мы с Кутузовым хорошо понимаем друг друга, если бы Измаил не был взят, ни меня, ни его не было бы в живых». Так просто и выразительно сказал Суворов о долге военачальника. Жизнь и доблесть офицера — в победе!

Когда во время Альпийского похода 1799 года русская армия, преданная австрийцами, оказалась запертой в горах перед лицом превосходящих сил противника, Суворов выступил непреклонным хранителем русской воинской чести. Он не хотел и думать об отступлении. Суворовские войска в результате многодневного пути через заснеженные отвесные скалы были истощены. У солдат и офицеров развалились сапоги. Не хватало сухарей, боеприпасов. На созванном Суворовым военном совете он сказал: «Нам предстоят труды величайшие, небывалые в мире. Мы на краю пропасти. Но мы русские! Мы все одолеем!..» Все офицеры, присутствовавшие на совете, дали клятву верности Суворову. «Мы вышли от Александра Васильевича, — вспоминал Багратион, — с восторженным чувством… победить или умереть со славой, закрыть знамена наших полков телами своими».

Совет в горах решил продолжать поход. Русский штык прорвался сквозь Альпы. Суворовские войска, выйдя в Муггенскую долину, неожиданно ударили по французам. Это появление русских, которых уже считали погибшими во льдах, было ошеломляющим для неприятеля — французы отступили. Со славой закончил фельдмаршал свой швейцарский поход.

И на долгие годы волнующие слова Суворова, сказанные им 1 октября 1799 года в момент тягчайшего Муттенского кризиса: «Мы — русские. Мы все одолеем!», — служили первой заповедью воинской чести русского офицера.