Здесь располагался лагерь. По ровным рядам палаток, сотням ратных людей у дымившихся костров, множеству пасущихся невдалеке лошадей я сразу понял: князь Ростовский организовал лагерь ладно и дело свое знает – это не то неорганизованное ополчение, которое я принимал под деревней Крюково летом.
Меня снова охватило волнение – совладаю ли? Однако ж надо наперво – к князю. Сопровождающий нас дозорный показал рукой на шатер с белым княжеским стягом в центре заставы. Мы спешились. Я оставил своих ратников у входа, назвался стражникам и вошел в шатер.
Представился князю честь по чести. Он был немолод и, как я уже знал, отличился в сражениях с литвинами здесь, на порубежье, и с казанцами воевал. Рядом с князем сидели незнакомые мне бояре, сновали помощники и посыльные. Бояре, оторвавшись от дел, с любопытством разглядывали меня и переговаривались, одобрительно кивая бородами.
– Садись, боярин Михайлов. Вижу, притомился с дороги – путь долгий, знаю. Отряд твой ертаульный, повелением государя из окрестных городов собранный, лагерем стоит, – он махнул рукой в сторону стана. – Важное дело государь поручает тебе – с молодцами сими заставу держать и ертаульные навыки в службе проявить. Воеводы мои в том помогут тебе. Вот – князь Федор Васильевич Оболенский и воевода Иван Васильевич Лятцкой. Как мыслишь дело ладить?
Такого вопроса я ожидал – о том думал всю дорогу на переходе. И потому с жаром стал рассказывать воеводам о своих задумках, хитростях военных, использовании огненного боя.
Воеводы слушали внимательно, не перебивая меня, однако видел – хмурятся. Конечно, мне не пристало не только поучать бывалых полководцев, но и даже выглядеть равным им – ведь в воеводах я недавно. Потому, трезво оценивая ситуацию, я апеллировал к их опыту, совету. Это принималось.
Тут вступил в разговор Иван Лятцкой.
– Складно сказываешь, боярин. Ну а коли в сражении настоящем тот же гетман Острожский сильнее и хитрее окажется и ертаул отрежет, истреблять зачнет – что делать станешь?
Вопрос прямо в лоб, а отвечать – надо. На моей стороне было то преимущество, что я знал о боевом опыте Суворова, Петра Великого, да и Наполеона: не числом врага крушить, но умением. И относиться к полководцу вражескому следует как к достойному противнику, суметь его глазами на бой смотреть.
– Так мыслю, бояре. Одной доблестью дело такое не выправишь. А чтобы конфузии и сраму избежать, надо разведкою силы и замыслы неприятеля выведать и представить, какую бы я, на месте противника, хитрость задумал и куда бы войско направил да в какой момент? То и гетман Константин свершить вполне может. Вот оттуда и мне удара главного ждать следует, предполагая, значит, что у гетмана умения и мудрости не менее моего может быть.
Мне показалось, что воеводы меня не поняли. Что ж, это по истории наша русская беда – недооценивать противника, и разгром рати воевод Челяднина и Голицы на берегу Днепра под Оршей тому подтверждение. Тогда под натиском наших ратников строй литовский расступился и обнажил заготовленные пушки, без труда расстрелявшие в упор русских воинов. А ведь против 35 тысяч литвинов в войске Острожского нашего войска вдвое. Самонадеянность воевод подвела, их заносчивость и высокомерие. Шапкозакидательство, одним словом.
Зашумевших бояр остановил князь Ростовский.
– Ну что же, воевода, вижу – разумеешь в ертаульском напуске. Однако сведать о замыслах врага не просто. Коль почувствуешь, что может он посильнее оказаться, – отступи допрежь, силы набери, дождись перевесу, чтобы людей зря не положить!
Действительно, это была военная доктрина Васильева войска – избегать боя даже с равным противником, а тем более – превосходящим нашу рать в силе. Ну что ж, суворовская и петровская наука побеждать меньшим числом еще впереди, потому я согласно кивнул.
– Где прапорщик твой?
– С ратниками у шатра дожидается.
– Передай ему прапор ертаульский. Беречь пуще глаза!
Товарищ князя вручил мне ертаульский прапор – тоже белого цвета знамя с раздвоенным концом. Я поцеловал его и спрятал на груди.
– Пока иди, отдыхай, располагай людей своих. В стане для тебя шатер воеводский поставлен, а завтра с утра принимай ертаул, действуй!
Я вышел из шатра озабоченный. Меня окружили занудившиеся долгим ожиданием ратники.
Мы направились в лагерь. По дороге я пытался собраться с мыслями, но ничего не выходило – после долгой тряски в седле все тело ныло и требовало отдыха. То же чувствовали и мои товарищи. «Все! На сегодня – все! Отдыхать! Утро вечера мудренее», – с этой мыслью и уснул.
И снился мне сон. Из детства… Я иду с матерью по мосту через бурную реку и крепко сжимаю ее руку, потому что в деревянном настиле моста много прорех. Через них видно, как стремительно несет свои воды быстрая река. У меня кружится голова, я перепрыгиваю худые места, выпавшие доски. Мне страшно – прямо под нами несется бурный поток.
– Юра, гляди только под ноги, не смотри вниз, на несущуюся реку, не смотри вниз, не смотри…
И вот мы уже прошли середину моста. Дальше настил поцелее был, как мне казалось. Я смело наступил на доску, она предательски ушла из-под моей ноги, и в последний миг я судорожно вцепился в руку матери.
– Надо не только глядеть, но и видеть – не подведет ли тебя вроде бы и целая доска, – наставляла меня мать.
Дальше я шел, сначала проверяя носком ноги настил и только потом наступал. Вот и берег. Где-то вдалеке послышался звон. Звук нарастал, отдаваясь в ушах громким набатом.
Я открыл глаза.
– Ну и силен ты спать, боярин! – это был Федька. – К заутрене колокол в Луках зовет. Все уже на ногах.
Я стряхнул остатки сна, быстро поднялся и вышел.
Рядом у костра собрались сотники. Грели над пламенем озябшие руки – осень ночной прохладой давала о себе знать. Над огнем в котле чавкала каша, расточая аромат.
Мы начали есть, и так, за сытным завтраком, и перезнакомились.
Бородатый дружинник – косая сажень в плечах – представился:
– Сотник Матвей Снегирь. Из местных я, от великолукской рати.
Подходили другие сотники – из вяземского полка, дорогобужского, смоленского, старицкого, из Холмов, Порхова… Сразу видно – воины бывалые, многие со шрамами.
Оказалось, что Матвей и под Одоевом летом воевал. Общие воспоминания, радость победы в летней баталии, а еще – горечь утрат быстро сблизили нас, и вскоре разговор стал непринужденным, хотя я чувствовал, что ко мне как к воеводе присматриваются, и видел – дистанцию сохраняют.
Я поблагодарил сотников за трапезу, встал и огляделся. В большой излучине Ловати, на холме за земляным валом с глубоким рвом, белели церкви и постройки древней крепости Великие Луки, известной с 1166 года. Здесь проходил путь «из варяг – в греки», и река Ловать входила в этот путь: вверх по Днепру, волоком до Ловати, по Ловати – в Ильмень-озеро, дальше – по Волхову в Ладогу, из нее – по Неве – в Финский залив.