Человек системы - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Арбатов cтр.№ 47

С глубоким сожалением приходится признать, что мы будем, как и любая другая страна, прошедшая в своей недавней истории через подобные трагедии, обречены на такое положение вещей, пока не создадим новые политические механизмы, новый политический режим. Механизмы и режим, которые, во-первых, обеспечат приток в руководство сильных людей (не только благодаря «его величеству» случаю, как это произошло с М.С. Горбачевым да, пожалуй, в какой-то мере и с Ю.В. Андроповым). А кроме того – и это не менее важно, – развитие демократических институтов откроет возможность поправлять и даже предотвращать неправильные решения, а в случае необходимости – их менять. Или даже менять самих лидеров. Историческое значение начатой в нашей стране политической реформы как раз в этом и состоит – она должна создать такие механизмы, режим, институты. Успех реформы не только позволит решить важные текущие задачи. Он, по существу, будет означать рубеж в политической истории нашей страны, когда мы действительно не только оставим позади тиранию Сталина, но и распрощаемся с ее тягостными последствиями.

Но это мысли задним числом. А тогда… Тогда я и, по-моему, подавляющее большинство сторонников курса XX съезда беспокоились, разочаровывались, а потом обретали новую надежду, маялись в неуверенности, но все же верили. Верили в том числе и в то, что Брежнев – это более предпочтительная кандидатура, коль скоро сместили Хрущева. И думали, что его поэтому надо поддерживать, ему надо помогать. (Хотя для работников моего ранга вопрос о поддержке стоял больше в плане внутренних ощущений и чувств – реальные пути воздействия на события были более ограниченны.) Тем более что очень скоро выяснилось, что партию толкают вправо конкуренты, соперники Брежнева. Как, впрочем, и некоторые его приближенные (его ближайшее окружение, и шлейф тянувшихся за ним людей из Днепропетровска – в Молдавию, из Молдавии – в Казахстан, из Казахстана – в Москву был одной из самых пагубных слабостей этого деятеля). Вправо толкали политику и консервативные функционеры, не соперничавшие с Брежневым, но занимавшие видные посты в руководстве (Кириленко, Суслов, Шелест, Полянский, Демичев и др.). Развертывалась настоящая борьба, так сказать, «за душу» самого Брежнева, которого многие хотели сделать проводником и главным исполнителем правоконсервативного курса. Курса на реабилитацию Сталина и сталинщины, на возврат к старым догмам внутренней и внешней политики.

Выбор позиции, ставший неизбежным в условиях этой борьбы, я и мои товарищи из числа консультантов, конечно, сделали сами. Но его нам облегчил Андропов, быстро определившийся, поддержавший Брежнева (не думаю, что только в силу ставшей почти второй натурой каждого партийного работника привычки поддерживать руководство). Мало того, он сам, лично включился (конечно, осторожно – по тогдашним правилам аппаратной игры) в борьбу за формирование политических позиций нового лидера. Эта борьба шла тогда в работе над каждым документом, каждой речью, многими политическими статьями (если они рассылались в ЦК и таким образом попадали на обсуждение секретарям ЦК и некоторым работникам аппарата).

Ключевым, так сказать, исходным вопросом в сложившейся ситуации было все-таки, во что верит, а во что нет, чего хочет, что думает сам Брежнев. Вначале он был очень осторожен, не хотел себя связывать какими-то заявлениями и обещаниями ни по одному серьезному вопросу внутренней и внешней политики. И если бы меня спросили, какой была его изначальная политическая позиция, я бы затруднился дать ответ. Возможно, ее по многим вопросам вообще не было, и Брежнев, пока не стал генеральным секретарем, даже не задумывался всерьез о большой политике – присоединялся к тому, что говорили сначала Сталин, а потом Хрущев, – вот и все. Во всяком случае, по большей части волновавших всех актуальных вопросов политики он до поры до времени предпочитал однозначно не высказываться, молчать и слушать (хотя я не исключаю, что своим близким друзьям, особо доверенным людям что-то и говорил).

А вот ему, Брежневу, в те первые месяцы и даже годы после октябрьского пленума говорили многое. И разное. Когда я говорю об ожесточенной борьбе за его «душу», это вовсе не преувеличение.

Главным плацдармом, где она шла, были политбюро и Секретариат ЦК КПСС, и там, несомненно, происходили сражения, отголоски которых докатывались и до нас, а потом нередко – до всей общественности. Не сомневаюсь, что многие члены руководства постоянно пытались «обрабатывать» Брежнева и в личных беседах. С учетом тогдашнего состава политбюро и Секретариата можно сказать, что это было в основном давление вправо, к сталинизму.

Для меня и моих коллег более «прозрачным», открытым был, так сказать, рабочий уровень борьбы. Она и здесь после октябрьского пленума шла остро. Всех участников этой борьбы я не знаю. Но среди тех, кто был особенно активным и находился на виду, хотел бы прежде всего назвать С.П. Трапезникова, подобранного Брежневым еще в Молдавии, где он, кажется, был преподавателем марксизма. Он стал помощником Брежнева, когда того перевели в Москву. Это был типичный представитель тех претенциозных неучей (он даже писал с огромным количеством грамматических ошибок, а что уж говорить о стиле и тем более о содержании!), даже мракобесов, которых, к сожалению, среди преподавателей марксизма при Сталине, да и после него оказалось великое множество – благо задача перед ними стояла предельно простая: перетолковывать из года в год четвертую главу «Краткого курса» и последние выступления руководителей. Потом, используя служебное положение, этот человек защитил все требуемые диссертации и, наверное, не без помощи шефа устроился профессором в Высшую партийную школу. Когда Брежнев стал генеральным секретарем, он выдвинул Трапезникова на пост заведующего Отделом науки ЦК КПСС. Там в полной мере проявились его и политические, и человеческие качества: реакционность, злобность, агрессивность, бесчестность и коварство.

Под стать ему был давно уже работавший с Брежневым его помощник В.А. Голиков, тоже мнивший себя «выдающимся марксистом». Такой же малограмотный, как и Трапезников, он считал себя специалистом по аграрному вопросу; но Голиков при случае выступал в печати и по любым другим проблемам – как «теоретик» культуры, идеологии, даже международных дел. И тоже – убежденный сталинист, отъявленный реакционер.

Они собрали вокруг себя группу единомышленников и объединенными усилиями, очень напористо, ловко используя естественную в момент смены руководства неопределенность и неуверенность, а также свою близость к Брежневу, бросились в наступление. Пытаясь радикально переменить идеологический и политический курс партии, они особое внимание постоянно уделяли обработке самого Брежнева, чтобы сделать его персональным покровителем и даже исполнителем этого замысла. Это была, так сказать, «пятая колонна» сталинистов в самом брежневском окружении (в нее входили также К.У. Черненко, Н.А. Тихонов, Н.А. Щелоков, но в идеологии они большой активности не проявляли).

Наступление шло по широкому фронту. Во внутренних делах добивались отмены решений XX и XXII съездов КПСС, касающихся культа личности Сталина, его полной реабилитации, а также отказа от выдвинутых после смерти Сталина новых идей – об общенародном государстве, о КПСС как партии всего народа и др. И, разумеется, реставрации старых, сталинистских взглядов в истории, экономике, других общественных науках. Во внешних делах целью сталинистов был отказ от всех появившихся в последние годы новых идей и представлений в вопросах войны и мира и международных отношений. Все это не только нашептывалось Брежневу, но и упрямо вписывалось в проекты его речей и партийных документов.