Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Фалин cтр.№ 95

Зайдем с другого фланга. Летом 1975 г. ставлю в известность Л. И. Брежнева – я не считаю нужным и полезным свое дальнейшее пребывание в Бонне. Он воспринимает обращение спокойно. Судя по всему, министр что-то говорил ему.

– А как ты видишь свое будущее?

– Если вы предоставите мне определить его, то выбор падет на науку.

– Иноземцев в науку, Арбатов туда же, теперь ты. Тепло и никакой ответственности. Придумаем для тебя что-нибудь другое.

На следующий год разговор с генеральным о моем будущем получился более продолжительным и конкретным. Меня пригласили перейти в ленинградский Эрмитаж. Генеральный секретарь был чужд искусству, изобразительному в особенности. Для него оно являлось родом баловства и утех. Отвергнув идею с Эрмитажем, Брежнев «твердо обещает решить мой вопрос» после того, как я проведу его второй визит в ФРГ. Потом спрашивает:

– А каковы у тебя отношения с Громыко?

– Однозначно не обрисуешь. То как, будто лучшего желать нельзя, то…

– Незачем тебе по возвращении идти в МИД. Давай условимся так: сразу после повторной моей поездки в ФРГ я тебя отзываю и сам предложу тебе работу.

– Согласен, но, прежде чем затверждать мое будущее, хоть намекните, куда спровадите.

В 1978 г., встретив Брежнева, я ехал с аэродрома в отведенную гостям резиденцию – замок Гимних в одной машине с Громыко. Генеральный в курсе, что я настаиваю на немедленном отзыве. Не вредно будет освежить мое требование также в памяти министра.

– Семь лет в Бонне более чем достаточно. Если по часам, отданным работе, то здесь год за два надо считать.

Министр в раскованном настроении.

– Декабристы сидели дольше.

– Готов досиживать в Сибири.

– Раз вы такой настойчивый, будем решать. Правда, вот Анатолий Федорович два десятилетия в Штатах – и ничего. Москва без него не завяла.

– С Добрыниным дело ясное. Без него Вашингтон не может.

Во второй день визита, будучи наедине с Брежневым, говорю ему:

– Вы человек слова. В 1976 году вы твердо обещали отозвать меня с дипломатической работы после вашего нового визита в ФРГ. Помощники, видимо, сообщили вам, что мое намерение сменить род занятий твердо, как никогда.

– И без помощников я помню и подтверждаю свое обещание. Считай, что вопрос решен.

Я не видел Брежнева с полгода, и перемены к худшему бросались в глаза. Чаще всего он пребывал во взвинченном состоянии, и сопровождающие лица, включая Громыко, старались не попадаться ему на глаза. Не по летам старый человек, числившийся лидером великой державы, отдавался в общество телохранителей и обслуги.

Перечить ему, по медицинским соображениям, не полагалось. Все дела обделывались за спиной генерального. Оставалось поймать момент, чтобы заручиться его формальным «добро». Подступало время какого-то мероприятия, остатками воли Брежнев взнуздывал себя, читал заготовленные А. М. Александровым и А. И. Благовым бумажки. Даже под задававшиеся по ходу бесед вопросы тут же строчились ответы, которыми вооружался главный гость.

Л. И. Брежнев смутно чувствовал, насколько нелеп гибрид театра теней с театром масок, и после каждой из встреч возбуждался еще больше, чтобы затем погрузиться в апатию. Не хочется сказать – в депрессию.

Сначала я не очень сориентировался, чего ради Громыко охотно меня отряжал к генеральному. Раньше мои уединения с ним вызывали жестокую ревность. Теперь они могли сойти за громоотвод. И по человеческим, и по политическим мотивам я не уклонялся от схимны. Без разговоров по душам еще труднее было бы готовить Брежнева к исполнению тягостных для него обязанностей. Но стоило придать нашим беседам политическую окраску – и как это ему удавалось засекать! – министр встревал: «не утомляйте Леонида Ильича», «не сбивайте его с толку» и пр.

О ракетах средней дальности разговор впереди. Тут о сущей мелочи.

Программой предусматривалось посещение Брежневым родного города Г. Шмидта – Гамбурга. Я обращаюсь к нему:

– Леонид Ильич, гамбуржцы народ своеобычный. Они орденов не принимают, а иногородцы, кто там поселяется, имеющихся не носят. Не сочтете ли вы целесообразным принять во внимание эту традицию? Думаю, такой жест был бы оценен.

– Спросим главного нашего протокольщика – Громыко.

Министр не находит ничего лучшего, как заявить:

– У них свои традиции, у нас свои. Чего тебе, Леонид, стесняться показывать свои честно заслуженные награды?

Брежнев носил в эту пору на груди целый иконостас, навлекая на себя бесконечные насмешки. Д. Ф. Устинов и К. У. Черненко за запевал, А. А. Громыко, Ю. В. Андропов, М. А. Суслов за ассистентов подбрасывали ему все новые побрякушки. Лишь бы не мешал.

Что случилось летом – осенью 1973 г. и обусловило закат разрядки, прежде чем она успела в должной степени проявить себя? Не субъективен тот, кому все безразлично. Я не намерен делать вид, что тогда или после мне все было известно. Это будет одно из мнений, которое, однако, я готов защищать.

Спросим себя для затравки: могут ли быть договоренности надежным индикатором состояния международных отношений и в особенности их перспектив, если они замыслены как маневр, обслуживающий закамуфлированную конфронтацию? Не спешите заметить, что ответ содержится в самом вопросе. Обратимся к свидетельствам маститого архитектора политики в администрации Р. Никсона.

Тяга к разрядке, согласно госсекретарю Г. Киссинджеру, вызывалась тремя разностепенными интересами: во-первых, «тактическими соображениями», связанными со стремлением переиграть Советский Союз, поскольку США не были в состоянии достаточно быстро продвигать свои стратегические программы и требовалось как-то «остановить советское наращивание» без заключения «постоянных соглашений, которые ограничивали бы модернизацию американского арсенала»; во-вторых, избежать ядерной катастрофы; в-третьих, необходимостью ослабить нажим американских сторонников мира.

«Под прикрытием разрядки, – напишет Г. Киссинджер десятилетие спустя, – фактически продвигалась наша политика, состоявшая в том, чтобы сократить и, где возможно, устранить советское влияние на Ближнем Востоке». Г. Киссинджер не претендует на исчерпывающий ответ. О многом другом, им недосказанном, мы узнаем со слов американских военных, дипломатов, ученых, журналистов. Конечно, тоже в отрывках. Впрочем, достаточных, чтобы прийти к неутешительному заключению.

Рассуждая о мирном сосуществовании, о партнерстве, а на пике разрядки – о равной безопасности, США ни на йоту не отдалились от ставки на силу, и вероломство составляло один из элементов ее. В своей изменчивости американская политика соперничала с вирусом гриппа. Для нее «ядерный мир» являлся (отошлю вас к Г. Холлингсу и соавторам книги «Покорение войны») не стабильным и постоянным состоянием, а лишь «перемирием без урегулирования». Холодную войну Р. Никсон переименовал в холодный мир, в котором США должны продолжать мыслить категориями «победы».