Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Фалин cтр.№ 103

Разрядка, если верить ее недругам, не оправдала надежд, оказалась малоэффективной. Для понимания происходящего и происходившего больше дает сравнение не позиций двух сторон, а подходов одного на разных этапах развития. Каких надежд? Заявленных в момент формулирования политики, не оправдала? Или расчетов, вытащенных из тайников или запасников? А может быть, из-за элементарных просчетов? Отсутствие эффективности в отдельно взятый отрезок времени не есть показатель генеральной негодности и неправильности, так же как и сенсационный прыжок в высоту или безумный – в бездну не являются посылкой для выведения некой общей закономерности. Тем более что эффективность в политике чаще всего категория производная от желаемого и желательного.

Рассказ о годах, проведенных в Семигорье, был бы оскоплен, не принеси я благодарности Й. Эртлю и проф. В. Майхоферу, профессору, д-ру К. Шиллеру и К. фон Донани, министрам Г. Фридерихсу и О. графу Ламбсдорфу, Г. Яну и Г.-Й. Фогелю, министрам-президентам земельных правительств, бургомистрам городов, больших и малых, руководителям партий, профсоюзов, общественных организаций, которые почтили меня гостеприимством и вниманием, оказали неформальное содействие и помощь при выполнении обязанностей посла.

Не найди я у них понимания, не ответь на дружеское расположение искренней готовностью быть полезным, верностью данному слову, моя работа потеряла бы в отдаче и привлекательности. Тот факт, что большинство партнеров не утратили ко мне интереса, когда я стал сугубо частным лицом и попал дома в немилость, подтверждает мой принцип: жизнь без пользы другим лишена смысла.

Искренне горжусь дружескими контактами, которые у меня установились с деятелями культуры, искусства, науки, директорами и хранителями музеев. Сожалею, что прямые обязанности оставляли мало времени моим душевным привязанностям.

С красной строки слово покаяния и признательности Г. Бёллю. Покаяния за то, что не сумел сохранить его писем ко мне. Хранил их в служебном сейфе, наивно полагая, что это самое надежное место. Пропали они в августовские дни 1991 г. вместе с некоторыми другими дорогими мне документами и реликвиями. Пропажа – вычет из наследства гуманиста и писателя, и я в ответе за это.

Мотив и сюжет одного из писем мог помочь восстановить Лев Копелев. Он, очевидно, помнил, как нашел в своем почтовом ящике весточку от писателя Г. Бёлля без штемпеля на конверте. Может быть, их было даже две. Друг из ФРГ советовал бросить все и выезжать за рубеж. Ко мне Г. Бёлль обращался с просьбой донести его послание до Л. Копелева, минуя лишние глаза, и помочь, если получится, с разрешением на выезд. Просьбы были выполнены.

Наш советский бюрократ преуспел в умении вредить стране и системе. Работы художников-нонконформистов ни на какие выставки и в салоны не попадали, музеи их не покупали, ибо они не считались «произведениями искусства». Но попробуй иностранцы купить у этих художников этюды, эскизы, картины и вывезти приобретенные за рубеж. Министерство культуры тут же заявляло свои возражения, мотивированные необходимостью оберегать «…от расхищения художественный фонд страны». Чаще пришлось помогать Г. Наннену. Но пару раз за содействием обращался ко мне Бёлль.

Его привлекало творчество Б. Биргера. Картины опального московского художника были развешаны в кёльнской квартире Г. Бёлля. После того как писатель огорчил наше высокое начальство от политики и литературы, пакостники принялись досаждать ему, как никогда прежде.

Уладили с Биргером. Тут же снежный занос на пути перевода на русский бёллевской «Катарины Блюм». Наши «культуртрегеры» уперлись – и ни в какую. Выручил мой «особый канал».

Когда мы только познакомились с Бёллем, он предложил условиться вот о чем:

– Мы поймем друг друга, если не будем подлаживаться и подыгрывать вы мне, я вам. Считайте меня толстовцем, что ли. Я был и останусь противником любой власти, вашей в том числе. Не потому, что у меня с вашей властью особые разногласия в политике или в чем-либо еще. Просто я на стороне слабых и угнетенных, а они – страждущие во всех странах без исключения.

Воспоминание о Г. Бёлле пригласило автора закончить повествование о своей боннской главе. Из неизбежно фрагментарного изложения выпали многие события. Незаслуженно опущенными оказались имена достойных людей. Опущенными, но не забытыми. В этом не должно быть сомнений.

Если хотите знать, что о вас скажут после смерти, заметил сатирик, поставьте себе памятник при жизни. Но ежели ждать недосуг, то спешите садиться за мемуары – это из моей коллекции наблюдений. Самые рискованные по степени возрастания опасности – воспоминания из области искусств, военных заслуг и политических провалов.

Советское руководство семьдесят лет упрямо держалось принципа: когда обнажается истина, посторонних просят удалиться или удалить. Секретилось все или почти все. Ну ладно – количество и конструкции ракет, самолетов, танков, кораблей. Это можно понять. Но где объяснение тупому нежеланию предать гласности подлинные документы, проливающие свет не на преступления режима, а на вполне респектабельные решения?

Например, в мае – июне 1945 г., еще перед Потсдамской конференцией и до капитуляции Японии, Сталин подписал приказ о демобилизации. Увольнению в запас подлежало более девяти миллионов военнослужащих, личный состав армии и флота сокращался вчетверо. Приказ не был рассекречен ни по завершении его выполнения в 1947 г., ни при Хрущеве или Брежневе. Мои попытки вытащить его из архивов в годы перестройки результата не принесли. Между тем это было важно не для одной истории, но и для внесения ясности в вопрос: кто и кому угрожал, кто и почему развязывал холодную войну.

Предположим почти невероятное – у лидеров СССР от Сталина до Горбачева имелись веские причины для молчания, для такой постановки информации, что и высшее руководящее звено не владело сведениями о важнейших этапах советской политики в прошлом или настоящем. Даже в момент расцвета гласности в Советском Союзе первое лицо, и исключительно оно, решало, кому в политбюро, Секретариате, правительстве и сколько информационных капель прописать. И если прав Ф. Бэкон со своим «человек может ровно столько, сколько он знает», то дележ информации наверху в известной степени тождествен распределению самой власти.

Конечно, познания, приходящие с властью, не обязательно и не всегда имеют под основой знания. Выступая арбитром истины, власть лишает последнюю смысла, бессмыслицу же выставляет не на осмеяние, а на поклонение, непредсказуемость выдает за добродетель, эхо – за поддержку.

Выпало ли в прошлом человеку пережить всемирный потоп, достоверно не установлено. Вот что сегодня цивилизация захлебывается – это факт. Она тонет в шквале фальсификаций и инсинуаций. «Неумение найти и сказать правду – недостаток, который никаким умением говорить неправду не покрыть» (Б. Пастернак. Воздушные пути). Искусство не лгать хотя бы себе самому стало трудным и рискованным как никогда, но оно вместе с тем единственный способ не раствориться во всеобщей лжи.

Многие из читателей, наверное, помнят повальное увлечение в Европе модой на эхо. В Альпах и других местах просаживались состояния в погоне за участками, долинами, ущельями, где эхо звучало особенно отчетливо и повторялось многократно.