То ли свет, то ли тьма - читать онлайн книгу. Автор: Рустем Юнусов cтр.№ 56

– Я так не могу, – отвечает Салават, – хотя мог бы сказать очень многое: и то, что он не читает лекции студентам, на учебный процесс ему наплевать. За последние годы он не провел ни одного занятия ни с ординаторами, ни с интернами. А я с ординаторами занимаюсь каждую неделю. Беру из отделения больного и провожу клинический разбор.

– Для этого, кстати сказать, нужна квалификация преподавателя.

– Работаем мы, а он себе часы приписывает. И так по всем разделам работы. На первом плане у него свой меркантильный интерес. Мне он говорит: пусть представители фармфирм ко мне подойдут. Я их озадачу. Ему только сунь в рот палец, он сразу руку отхватит.

Когда на кафедральное вошел шеф, то сразу же, как удав на кролика, взглянул на Салавата Зарифовича. Что ни говори, а сила воли у шефа есть. Он всех, как осьминог, держит в своих липких щупальцах.

– У нас на переизбрание идут четыре человека. К трем из них у меня вопросов нет. Им нужно оформить протокол заседания, – в нарушение всех процедурных вопросов сказал он, – а вот с Салаватом Зарифовичем проблемы. Отчет свой он мне не показал. К своим обязанностям он относится спустя рукава. От работы с научным кружком я его освободил. В отделе ординатуры на него жалуются. С работы он уходит раньше рабочего времени.

Салават Зарифович стал робко в свое оправдание говорить, что в отделе ординатуры на него не жалуются, но шеф его перебил:

– Сделаем так, – авторитетно сказал он, – пойдем Салавату Зарифовичу навстречу: дадим проработать ему еще год, а там посмотрим.

После кафедрального шеф Салавату сказал:

– Ищи себе место.

В защиту Салавата не выступил никто, в том числе и Раис Идрисович, за которого Салават в свое время замолвил слово при апробации его докторской. Я встал и, в ряду прочего, сказал, что Салават Зарифович – это золотой фонд кафедры, что у нас сместились понятия, и лучший преподаватель теперь тот, кто сам в жизни не вылечил ни одного больного.

Но плетью обуха не перешибешь.

На следующий день к Салавату Зарифовичу пришли ординаторы и в знак благодарности за то, что он проводил с ними на высоком профессиональном уровне занятия, сказали ему много теплых слов и подарили на добрую память о себе букет цветов и бронзовую статуэтку.

Салават Зарифович пошел искать правду-матку к ректору. Впоследствии о своем визите он рассказывал:

– Захожу в приемную. Секретарь мне, ни о чем не подозревая, говорит: «Подождите, я сейчас о вас доложу, и вы войдете». Она вошла в кабинет, а дверь оставила полуоткрытой, и я слышу, как ректор ей строго наказал меня к нему не впускать. Затем он вышел, сухо со мной поздоровался и сказал секретарю, что уезжает по делам. А ведь мы с ним вместе, когда я был секретарем приемной комиссии, а он проректором по учебной работе, рука об руку работали. С шефом они друзья. Его дочь под руководством шефа делает докторскую и они уже меж собой, судя по всему, все порешили – меня на ноль помножили.

Салавату Зарифовичу ничего не оставалось, как покинуть медуниверситет и устроиться на кафедру терапии института усовершенствования врачей. А ведь как непросто поменять место работы, когда ты проработал на одном месте не один десяток лет. Там его приняли с распростертыми объятиями. Для них Салават Зарифович был все равно что манна небесная. Заведующий кафедрой сразу же поделился с ним половиной часов лекционного курса. Салават стал читать лекции врачам по двадцати пяти темам. Это очень большой материал, который не смог бы осилить ни один из наших преподавателей. А коммерческую группу студентов из Индии, которую по кардиологии должен был вести на английском языке Салават, подхватила на первых порах ординатор первого года. Она всего лишь в прошлом году окончила шестой курс и звезд с неба, будучи студенткой, учтиво говоря, не хватала. Английским языком она владеет с грехом пополам, а уж про знания и говорить нечего. В конечном итоге индусы стали роптать, и непонятно было, кто же за этот цикл получил коммерческие деньги. Да и некому стало преподавать на уровне кардиологию нашим студентам. Ставка освободилась, но, как исстари на Руси говорят: «Было бы корыто…»

Теперь уж не с кем мне на кафедре поговорить о больных, обсуждая тот или иной интересный клинический случай.

Государственный экзамен по теоретической части проходит у нас в Шамовской больнице. Она, помимо РКБ, исстари является базой кафедры. Официально она называется Первой городской, а в народе – по фамилии купца-мецената Шамова. Купец Шамов выстроил ее на свои средства еще до революции, в начале двадцатого века.

Стены у больницы метровые, из красного кирпича. Прошло сто лет, а кладка сложена словно вчера, только кирпич от времени стал темнее; окна большие, потолки высокие. Сейчас так больницы не строят: вместо трех сделали бы пять этажей. В течение века крышу перекрывали железом несколько раз, но она протекает в нескольких местах – таковы современные мастера. В отделениях же больницы из года в год – хронический ремонт. То перекраивают палаты – из больших делают маленькие для престижных пациентов, то делают в кабинете главного врача и шефа евроремонт. А когда рабочие на втором этаже вскрыли пол, чтобы удостовериться в каком состоянии потолочные перекрытия, то увидели толстенные из корабельной сосны балки. Они не то чтобы не сгнили, а пахнут еще смолой.

Государственный экзамен по теории проходит в лекционном зале, где практически все с начала века сохранилось в первозданном виде. Нет только свисающей с потолка массивной бронзовой люстры. Вместо нее – прилепленные к потолку лампы дневного освещения. Мало того, что они смотрятся здесь, как на корове седло, так они еще гудят и отвлекают во время лекции внимание студентов и лектора.

Как войдешь в зал, по левую руку увидишь амфитеатр, где рядами, один выше другого, расположены полукругом лекционные парты. Сделаны они из дерева твердых пород и сохранились хорошо. На партах имеются автографы, которые оставили после себя студенты. Некоторым автографам не один десяток лет. Глянешь на амфитеатр и невольно подумаешь, сколько студентов, докторов обучилось здесь за сто лет. Перед амфитеатром – партер. В нем десять сбитых в ряды стульев. Напротив, на небольшом возвышении, куда ведут две ступени, кафедра. Стоя за ней, читали лекции профессора Терегулов, Горяев и другие патриархи казанской терапевтической школы. Это были широко образованные не только в медицине, интеллигентные профессора. Старожилы рассказывали, что тогда не было на кафедре интриганства и преподаватели кафедры, не то что теперь, жили одной семьей. Более того, заведующие кафедрой приглашали к себе домой сотрудников и устраивали творческие посиделки. Наш же шеф, не в пример им, исповедует принцип: разделяй и властвуй. Он делает все, чтобы посеять между нами рознь. Так ему легче нами управлять. К примеру, чтобы между мной и Салаватом посеять рознь, он не раз вбивал между нами клин, но все тщетно. Подобные его проделки нам давно известны.

Возле кафедры – большой стол для президиума. За ним восседает главный врач и наш шеф при различных мероприятиях. На стене, как в школе, доска. Но уже давно на ней мало кто пишет мелом. Рядом с доской – белый экран. С некоторых пор лектор стал пользоваться компьютером. Он откидывает на экран слайды. Окна огромные, и в зале, если открыть гардины, много света.