Хроники невозможного. Фактор "Х" для русского прорыва в будущее - читать онлайн книгу. Автор: Максим Калашников cтр.№ 23

Мне представляется: в сверхсистемах произойдут радикальные изменения разных рангов, и в конце концов возникнет новая форма движения материи…»

«Попробуем схематизировать эволюцию. Мертвая природа – скачок! – живая природа – скачок! – человек. Чтобы прийти к высшей форме движения, материи потребовалось два фундаментальных сдвига. Будет ли третий? Я имею в виду не смену общественных формаций – она неизбежна, установлены ее законы и т. п.

Речь идет о путях совершенствования разума. Возможна ли еще более высокая форма движения материи? С точки зрения материализма в этом нет ничего невероятного. В самом деле, если развитие бесконечно, то бессмысленно отыскивать его логический предел.

Мы почти ничего не знаем о структуре мозговых связей. Как возникает научное понятие? В чем секрет творчества? Наши представления настолько грубы, что не допускают даже хирургического вмешательства с целью усовершенствования аппарата мысли. Но, несомненно, возникнет обратная связь, начнется воздействие сознания на сознание, мозга – на сам мозг. И возможно, появится более высокая форма, чем сознание. Произойдет скачок такого же ранга, что и от мертвой материи к живой…»

Оценили интеллект мертвого ныне советского ученого? Он в семидесятом году предвидел (пусть и нерезко, смазанно) Интернет и возможность превращения компьютеров в фактор эволюции человека. В 1970-м Сифоров предлагает создавать «живую технику», способную развиваться и воспроизводить себя так, как биологические организмы. Он видит, что вектор такого развития ведет фактически к превращению человека в новую расу, во что-то гораздо более развитое, чем простой сапиенс. И к созданию общества, где человек избавлен от участи придатка к машине, от конвейерного рабства.

Но попробуйте-ка высказать подобное сегодня, почти полвека спустя, в Интернете. Вы просто потонете в море истерично-злобных обвинений в безумии и шарлатанстве. Попробуйте поставить подобные задачи перед государством сейчас, в 2010-е. Будете иметь дело с профессиональными борцами против лженауки.

Слушая голос Сифорова из прошлого, из самого конца «ревущих 60-х», мы находим еще одно тревожное предупреждение. Вспомним, как рынешняя РАН с презрением относится к инженерам и представителям технической науки. Как она высокомерно пыталась замкнуться в «чистой науке», избегая всего прикладного. Как ее представители стаей воронья бросились на Мастера, ненавидя его именно за прикладной характер его работ. А ведь Сифоров говорил:

«К техническим наукам иногда относятся свысока, считая их чуть ли не второсортными. Дескать, “инженерия” использует открытия, сделанные в физике, химии и т. п. Наивно! Правильнее признать за техническими науками собственное фундаментальное значение – если, конечно, согласиться с прогнозом о создании особых форм движения материи на их базе…»

Знал бы он, что настанет то время, когда постсоветский академик Кругляков начнет поливать грязью человека только за то, что он осмелился превратить открытие конца 60-х в работающую технологию и запатентовал ее! Знал бы Сифоров, что впереди – эра нового мракобесия! Интересно, что ждет сейчас того, кто, как и Сифоров в 1970-м, заявит о возможности появления «одушевленной» техносферы?

Но мы отвлеклись, читатель. Вернемся снова в засыпанный снегом Всеволожск начала 2013 года…

– Чтобы представить себе состояние современной отечественной науки, посетите любой современный НИИ РАН. В полдень откроются стенные шкафы – и вы будете поражены изобилием коньяков и виски. Откуда все это? И мир науки об этом знает…

– Ведомо мне, Виктор Иванович, что нынче от знаменитых когда-то на весь мир советских академических институтов остались только скорлупы, пустые оболочки…

– Да вообще положение чудовищное! Дело даже не только в развале и деградации науки. Дело – в порочной «узкой специализации». Ученый изучает не организм в целом, даже не клетку в общем, а, скажем, цитоплазму. Он зарывается в нее, теряя всякое представление об общем, в надежде на то, что обнаружит нечто, что еще не нашли другие. Он всю жизнь сидит у какого-то физического прибора и по-дурацки измеряет какой-нибудь вихревой ток при прохождении через магнитное поле, потому что надеется отыскать там то, что еще никто не находил.

Вот недавно вице-президент европейской Ассоциации катализа Гретцель заявляет мне: у вас в катализаторах – частицы в 60 нанометров? Так это, дескать, никакие не наночастицы. Ибо у нас, мол, 2–5 нанометров. И даже меньше. Я ему втолковываю: один нанометр – это всего три молекулы платины вместе. Неужели всего три молекулы могут составить объемную физическую частицу? Простите, но это – атомный кластер по вашей же научной классификации.

Сейчас рождается новое направление – супрамолекулярная химия. Но нет гениев, нет сверхмощных умов, чтобы ее развивать и использовать. Ибо главные направления науки создавались и создаются единицами. А тысячи – только кидаются по их следам.

Вот один гений, Вологдин, еще при Сталине увидел, что можно положить кусок металла в поле токов высокой частоты – и он разогревается. Когда он показал это советскому правительству в 1947-м и показал, как можно закалять сталь поверхностно, ему дали самый роскошный дворец – княгини Воронцовой-Дашковой в огромном Шуваловском парке. Чтобы он в нем новый Институт токов высокой частоты создал. Он возник из одной лаборатории Вологдина, создавшего технологию закаливания металла с помощью токов высокой частоты, причем с созданием изделий, способных служить по полвека.

Я ведь работал с НИИТВЧ, Максим. С их помощью я создал первую и единственную в мире установку по промышленному производству фуллеренов. В этом институте работают потрясающие специалисты своего дела, умные, хорошие люди. Но принципиально новых идей нет, нет еще одного Вологдина. И так было всегда: однажды приходит тот, один, что выламывается из хода действительности, разрывает косное знание, вторгается в неизвестные, неописанные пространства, творит новые сущности. Его идеи подхватывает коллективный разум: ученые, настоящие труженики, их роковая предназначенность – измерять, систематизировать, строить графики. Но при них есть еще и огромная плеяда так называемых научных работников, завистливых неудачников, они пришли в науку не по зову, они видны сразу – по тусклым, как у дохлой рыбы, глазам…

Мастер входит в раж, голос его взлетает к потолку комнаты. Основная масса ученых – плоды отрицательного отбора. Это ущербные существа с тьмой комплексов. Ждать от них какой-то смелости, парадоксов, умения двигаться нехожеными путями и невиданного полета фантазии невозможно. Как правило, большинство так называемых ученых – школьные зубрилы, «ботаники». Хилые и неуверенные в себе, эти дети начинали искать свой способ самоутверждения. То есть принимались зубрить сложные предметы: математику, физику, химию. Но не потому, что их обуревала жажда познания (это свойственно лишь немногим детям), а именно из желания самоутвердиться и компенсировать отсутствие и крепких мускулов, и привлекательности для женского пола. Именно масса таких ущербных породила стереотип: умный – обязательно щуплый и неуверенный в себе очкарик. В то время как древние эллины культивировали совершенно иной идеал: атлетическое сложение и отличные мозги в одной личности. Мало того (и это Максим Калашников знает по себе), человек с хорошими мышцами и сильным интеллектом вызывает в нынешнем обществе неосознанную ненависть. Ибо он – «неправильный», нестереотипный. Все должно быть «нормально»: либо умный, но дисгенический уродец, либо – тупой «качок».