Реакция Путина. Что такое хорошо и что такое плохо - читать онлайн книгу. Автор: Олег Кашин cтр.№ 8

И чего я боюсь — что на этой картинке и в самом деле все так. Если что-то никому не кажется возмутительным, значит, оно возмутительным и не является, просто — вот такая новая норма. Наверное, за тринадцать лет что-то важное сломалось в сознании русского общества, и есть подозрение, что эта поломка необратима. Просто вопрос: что должно произойти, чтобы русские вдруг поняли, что семья мэра в Каннах — это скандал? Есть версия, что ничего произойти уже не может; я склонен придерживаться этой версии.

И, наверное, поэтому я и начал сегодня с очерка о бывшем городе Брежневе в газете «Социалистическая индустрия» двадцатипятилетней давности. Хочется сейчас завернуться в эту «Социалистическую индустрию» и улететь в ней в 1988 год. Тогда было хорошо, а больше хорошо никогда не будет. Ни-ко-гда.

Говорят, нарышкинская Госдума снова приняла скандальный закон, легализующий то ли людоедство, то ли что-то еще в этом роде. Все, конечно, взволнованы — как же так, что же теперь будет, что все это значит?

Правильные ответы: никак, ничего не будет, ничего не значит. Может быть, единственное огорчительное, что есть в новостях из Госдумы — это количество хороших, в общем, людей, готовых всерьез спорить с тем, что они там еще наштамповали.

Послушайте. Эти же или примерно эти же люди еще три года назад говорили нам про модернизацию и про Сколково. Они же или примерно они же говорили о национальных проектах, об удвоении ВВП и Бог знает, о чем еще, о чем и мы, и они много лет как благополучно забыли. Время от времени меняются лица. Вчера был Железняк, сегодня Мизулина, завтра будет эта ставропольская телеведущая с огромными губами, имени которой мы пока не запомнили, но скоро обязательно запомним и станем горячо доказывать друг другу, что она неправа. Как будто люди, которые говорят по написанному кем-то за них, могут быть правы или неправы.

Мы сосуществуем с этими людьми много лет, мы должны были уже выучить, что слова этих людей ничего не значат, и что эти люди говорят ровно то, что велит им администрация президента. Недавно я написал, что легко представляю, как сын депутата Мизулиной станет депутатом и легализует в России гей-браки. Меня поправил кто-то из читателей — мол, не сын, а сама Мизулина и легализует. Да, так точнее — именно сама, ей даже проще, она ведь уже депутат.

То же самое, между прочим, относится и к социологическим опросам. Как раз Мизулина называет цифру — 88 процентов россиян, оказывается, поддерживают очередной архаизаторский закон. И все, конечно, ахают — 88 процентов, как это ужасно, Германия тридцатых, ужасный народ и так далее. Стоит, я полагаю, поискать опросы 2007 или 2009 года и посмотреть, каков был процент одобряющих модернизацию или приоритетные национальные проекты — можно предположить, что на вопросы прошлых лет положительно отвечали буквально те же люди, которые сегодня одобряют антигейский закон, и которые завтра (вот уж в чем невозможно сомневаться) так же единодушно поддержат легализацию гей-браков. Можно даже сказать, что чем выше процент граждан, не глядя поддерживающих любую инициативу властей, тем спокойнее общество примет любую революцию; сильное пассивное большинство — самая надежная гарантия будущих перемен. Именно эти вечно лояльные люди скажут свое веское «да» любому, кто придет на смену Путину. Это 88 процентов надежды. Чем больше в стране людей, которые всегда и по любому поводу говорят «да», тем меньше нужно людей на площади.

Главное, на чем сегодня держится власть со всеми своими людоедскими законами и скандальными инициативами — это как раз та пионерская готовность оппонентов реагировать на каждый пункт галлюциногенной повестки Кремля, готовность становиться массовкой для передачи «Вести недели» и искренне расстраиваться, что им не повезло с народом.

А с народом как раз повезло. 88 процентов — это очень, очень много!

Прошлой осенью, перед химкинскими выборами, твиттер одной моей знакомой ветеранши прокремлевских молодежных движений превратился вдруг в вестник химкинских дел — ну, бывает так, когда человек вдруг начинает писать о магазине «Утконос», и ты понимаешь, что ему за это платят. И моя знакомая тоже вдруг стала назойливо писать о Химках, в основном о том, как отвратительна оппозиционерка Чирикова, которая тогда выдвигалась в мэры этого города, и как выигрышно смотрится на фоне Чириковой крепкий хозяйственник Шахов, кремлевский кандидат.

Однажды кто-то в том же твиттере спросил меня про эту знакомую — где, мол, она сейчас работает, — и я, не задумываясь, ответил, что известно где — у Шахова на химкинских выборах, и когда она писала мне в ответ, что нет, не работает она у Шахова, я ей, конечно, не верил, и думал, что она меня бессовестно обманывает.

На самом деле ошибся я. В штабе Шахова она не работала. Работала она в штабе Паука, трэш-музыканта Троицкого, которого, в свою очередь, наняли кремлевские технологи, чтобы он, изображая кандидата в мэры Химок, создавал у обывателя ощущение, что все, кто идет тягаться на тех выборах с Шаховым, такие же трэш-деятели, как Паук. И когда я сегодня читаю в новостях, что Паук собирается теперь на выборы мэра Москвы, я думаю о той своей знакомой — вот и еще раз она поработает на выборах, не умрет, стало быть, от голода, хорошо.

Где-то около Паука в российской общественной иерархии стоит артист Джигурда, про которого сегодня тоже пишут в новостях — Джигурда, видите ли, поддержал активиста Максима Каца в борьбе против реконструкции Ленинского проспекта. «Расширять Ленинский проспект — то же самое, что расширять вагину», — говорит Джигурда, и слова Джигурды расползаются по социальным сетям, потому что в социальных сетях любят слово «вагина». Московского пиарщика, придумавшего скрестить Джигурду с Кацем, я тоже знаю лично, и тоже, в общем, рад за него — напишет потом в резюме, что сумел остановить общественную кампанию против реконструкции Ленинского, и его возьмут за это на какую-нибудь серьезную работу.

Но есть при этом маленькая хитрость. Ленинский проспект будет реконструирован не потому, что в кампанию против его реконструкции вмешался Джигурда, а потому, что у департамента, ответственного за реконструкцию, сегодня больше аппаратных возможностей и денег, чем у департамента, который против и которому лоялен Кац. Шахов избрался мэром Химок не потому, что в выборах участвовал Паук, а потому, что Шахову и до выборов подчинялось в Химках буквально все, в том числе и избирательные комиссии. Думаю, единственный бесспорный результат участия Паука в выборах и Джигурды — в дискуссии о Ленинском состоит в том, что, судя по всему, Паук и Джигурда заработали на этом какие-то деньги, ну и мои знакомые, которые в этом участвовали, тоже заработали. Никакого другого результата нет, и быть не может.

Потому что пиар в России — это не тот пиар, о котором написано в переведенных с английского учебниках, и даже не тот, который воспевал когда-то писатель Пелевин. Пиар в России — это сентиментальная формальность, просто так положено, что надо на него тратиться. Мы убьем одного кандидата, подкупим второго, арестуем третьего и еще наймем Джигурду и выиграем выборы — вау, мы крутые пиарщики. Рамзан Кадыров, судя по его инстаграму, тратит на свой пиар какие-то ощутимые деньги — как будто без этого инстаграма и без пресс-туров из Москвы ему бы угрожало поражение на выборах или, не дай Аллах, падение рейтинга.