Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Дельнов cтр.№ 94

Но если Хабаров и его соратники не щадили живота своего за веру, царя и отечество, то действовавшие по своей инициативе отряды вольных казаков зачастую попросту разбойничали и творили немало зла туземцам. Среди них были и отколовшиеся от отряда Хабарова. Он доносил: «воры государевой службе поруху учинили, иноверцев отогнали и землю смяли», а с оставшимися у него людьми «землею овладеть нельзя, потому что земля многолюдная и бой огненный».

После описанного первого сражения борьба шла с переменным успехом. В 1655 г. Онуфрий Степанов, сменивший отбывшего в Москву Хабарова, отразил нападение «десяти тысяч богдойского войска», оснащенного «всякими приступными мудростями», на острожек в устье реки Комары, впадающей в Амур. Осаждавшие пускали на стрелах зажигательные заряды, штурмовали крепостцу со всех четырех сторон, укрываясь за установленными на телегах обитыми кожей деревянными щитами и пытаясь взобраться на стены по специальным, передвигаемым на колесах и оснащенным баграми лестницам. Но штурм был отбит, и китайцы, постреляв несколько дней для очистки совести из пушек, ушли, оставив все свои «приступные мудрости».

Фарфоровое блюдо с драконами и фениксами (XVIII в.)

Однако в 1658 г. Степанов со своим отрядом попал в устроенную маньчжурским войском засаду. Русские плыли на стругах по Амуру, многочисленный неприятель неожиданно атаковал их от берегов на укрытых в засаде больших судах. Командир и двести семьдесят его казаков погибли, спастись удалось менее чем половине отряда. Собранный ясак и войсковая казна достались победителям. «Богдойского царя люди» долго радовались этому успеху.

Но ставились новые остроги, важнейшими из которых были Нерчинск при впадении реки Нерчи в Шилку и Албазин на Амуре. В 1667 г. произошел вроде бы незначительный, но показательный для тогдашних российско-китайских отношений эпизод. Тунгусский «князек» Гантемир, проиграв тяжбу в китайском суде, с досады (или из страха перед карой) со всеми своими людьми – всего человек сорок, перешел на русскую сторону, обязавшись платить установленный ясак – по три соболя с мужчины. Китайский наместник отправил по этому поводу ноту нерчинскому воеводе Аршинскому: «Вы бы послали к нам послов своих, чтобы нам переговорить с очей на очи: из-за того, чтобы с мужика брать по соболю или по два, нам с великим государем ссориться незачем. Но вы подумайте: кто платит великому государю ясак и сбежит, то разве вы не ищете его по десяти, по двадцати и по сто лет?»

Действительно, взаимные претензии по поводу каждой из таких «перебежек» предъявлялись на самом высоком уровне многие десятки лет. Для русских, например, весьма ощутимо было переселение на китайскую сторону даурцев и других земледельческих народностей, снабжавших их хлебом.

Впервые была проявлена дипломатическая инициатива. В марте 1656 г., после долгого тяжелого пути через калмыцкие и монгольские степи, до Пекина добрался посланный из Тобольска во главе небольшого посольства сын боярский Федор Байков. Похоже, существенного успеха от его миссии не ждали, отправляли больше «для присматривания в торгах и товарах и в прочих тамошних поведениях». Китайцы, действительно, большого радушия не выказали: по их земле посольство передвигалось на своих лошадях и верблюдах. Байков сообщает: «На этой дороге видел восемнадцать городов, города кирпичные, а иные глиняные, через реки поделаны мосты из дикого камня очень затейливо». При въезде в столицу его встретили «двое ближних царских людей» (чиновников из ведомства ритуалов?) и стали потчевать чаем. Но напиток был приготовлен на тибетско-монгольский манер: сварен с молоком и маслом, а поскольку было время Великого Поста, посол от угощения отказался, только подержал для вежливости чашку в руках – да и то по настоянию китайцев.

Дальше возникло препятствие – постоянное и при всех последующих общениях с пекинским двором. Русский посол, как представитель своего государя, намеревался лично, из рук в руки вручить царскую грамоту и подарки императору (тогда это был первый маньчжурский Сын Неба Шуньчжи). Но ему довольно резко заметили, что в Поднебесной свои порядки – после чего подарки отобрали силой, а грамоту велели привезти наутро в дворцовое ведомство для предварительного просмотра. Байков категорически отказался: «Прислан я к царю Богде а не к приказным ближним людям». Ему пригрозили, что император может разгневаться и приказать казнить строптивца, но тот был тверд: «Хотя бы царь (в смысле Богда – А.Д.) велел по составам меня разнять, а все же в приказ не пойду и государевой грамоты вам не отдам». Сын Неба ограничил выражение своего недовольства тем, что приказал вернуть подарки – и боярский сын незамедлительно пустился в обратный путь. Провал посольства в какой-то степени компенсировался впечатлениями от увиденного в совершенно незнакомой доселе стране.

В начале 1675 г. в Китай отправился более подготовленный человек – переводчик посольского приказа Николай Гаврилович Спафарийй, грек по происхождению. В Пекин он прибыл в мае 1676 г. Поднебесной правил тогда уже нам знакомый великий император Канси.

Спафарий тоже сразу поставили в известность, что лично в руки императору он царскую грамоту передать не сможет. В ответ на недоуменный вопрос последовало объяснение, что однажды произошел такой прецедент. Иноземного посла приняли с почетом, как путного: он привез множество даров и говорил весьма дружелюбные слова. Но когда на аудиенции стали зачитывать врученную Сыну Неба грамоту, в ней оказалось «большое бесчестье» для императорского величества, а сам дипломат «принялся говорить непристойные речи». Не нам судить, что это было за «большое бесчестье» и что за «непристойные речи» – скорее всего, по современным понятиям, сущие пустяки, лишь повод для формальных придирок. Но с тех пор в Поднебесной повелось, что с посланием предварительно должны были ознакомиться высокопоставленные чиновники. Спафарий, как за двадцать лет до того Байков, от такой процедуры категорически отказался.

Тогда к российскому послу прибыло два китайских сановника (по почину насмешливых португальцев, тогда повсюду в Европе их стали называть мандаринами – возможно, за цвет халатов), и с ними переводчик – престарелый миссионер-иезуит, голландец по национальности Фердинанд Вербияст, состоявший при пекинском дворе. Все переговоры велись при его посредничестве: высокие стороны могли общаться только благодаря тому, что грек Спафарийй знал латынь (чем на Руси тогда могли похвастаться очень немногие), а иезуит еще и китайский.

Вербияст ввел посла в курс дела: «Рад я царскому величеству для христианской веры служить и о всяких делах радеть; только жаль мне, что от такого славного государства пришло посольство, а китайцы варвары (!) и никакому послу чести не дают; подарки, которые присылают им от других государей, называют и пишут данью, и в грамотах своих отвечают, будто господин к слуге; говорят, что все люди на свете видят только одним глазом, и только они, китайцы, двумя».

Спафарийй предложил, что он представит в китайское дипломатическое ведомство латинский перевод грамоты. Но мандарины на это ответили, что их устроит только подлинник со всеми положенными печатями: «Как на голове волосы выросли, и стала седина, то их переменить нельзя: так и обычая нашего переменить нельзя; примут грамоту два больших человека, которые у богдыхана как два плеча в теле, а богдыхан голова».