Семь главных лиц войны. 1918-1945. Параллельная история - читать онлайн книгу. Автор: Марк Ферро cтр.№ 30

Можно без преувеличения сказать, что он вел политику «в духе Мюнхена».

Разумеется, Молотов заявлял Германии протесты, но чисто риторически. Факты говорят сами за себя: Венский арбитраж, военное присутствие Германии в Румынии, а затем и в Болгарии, пассивность СССР перед лицом вооруженной интервенции в Югославию — и это несмотря на договор о поддержке со свергнутым режимом. Единственная граница, которую Гитлер тогда не пересек, — регион нижнего Дуная, разорение которого могло лишить его румынской нефти {129}.

Риббентроп представлял все эти немецкие инициативы как меры, призванные воспрепятствовать посягательствам англичан на Балканы, казалось, подтверждавшимся помощью, которую британцы оказывали Греции, пока не были вынуждены оттуда убраться.

Тем не менее, Сталин отныне считал главным врагом Германию. И, дабы его ни под каким предлогом не заставили вмешаться в войну, дал указание разрозненным остаткам коммунистических партий действовать в дальнейшем не согласно решениям Коминтерна, а исходя единственно из интересов их собственных стран. Такая национализация Интернационала стала еще одним отступлением.

Когда Центральная Европа и Балканы оказались под немецким колпаком, английская угроза проливам превратилась в миф, но явное желание англичан, чтобы Россия вступила в войну, оставалось реальностью, несмотря на то что информацию о передвижении немецких войск, переданную Черчиллем Сталину, последний рассматривал как провокационную или, по крайней мере, практически бесполезную, ибо он знал реальное положение дел лучше, чем думают многие.

Если сравнить документы из советских архивов и источники немецкого происхождения, напрашиваются определенные выводы. Немцы, черпая сведения о России из путеводителей Бедекера, знали, кто проживает в Москве. По аналогии с Прибалтикой они заранее решали, какие квартиры и дома займут, когда завоюют русскую столицу. Но что происходит в глубине страны, было им совершенно неизвестно. «Я вступаю на неведомую землю», — сказал Гитлер после 22 июня 1941 г. Уверенные в своем превосходстве, немцы шли в Россию примерно так же, как веком ранее англичане и французы начинали завоевание Африки.

Вдобавок Гитлер в январе 1940 г. объяснил Геббельсу, что, если не брать в расчет традиционно связанные с армией секретные службы, «он терпеть не может шпионов, этих многочисленных агентов, пичкающих действительно серьезных людей не всегда достоверной информацией». Чтобы представить, до какой степени немцы недооценивали способность русских создать оружие, не уступающее их собственному, достаточно вспомнить насмешливо-снисходительное отношение генерала фон Манштеина к советскому военному параду в Брест-Литовске в эпоху пакта (в ходе которого самое современное свое вооружение русские не показали) {130}. К тому же немцам (как, впрочем, и французам) застили глаза чистки 1937 г. в армии и казнь Тухачевского; они считали советскую армию обезглавленной, не замечая, что в мае 1940 г. Сталин приказал вернуть из ГУЛага 4 000 офицеров, включая генерала Рокоссовского {131}.

Зато от советских наблюдателей не ускользала ни одна деталь жизни Германии. Стоило Гитлеру выступить на обычном офицерском собрании, на следующий же день Сталин благодаря «товарищу Виктору» знал, что именно говорил фюрер. Так, 1 января 1941 г. Гитлер обронил, что «шестьдесят миллионов англичан контролируют одну шестую планеты, а девяносто миллионов немцев владеют лишь малым клочком земли». Две недели спустя «источник Лаврентий» сообщил, что предполагается сотрудничество с немцами чехов в колонизации Украины, когда та будет завоевана. Архивы содержат сотни, тысячи донесений, полученных ИНО — иностранным отделом Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. Каждый день органы военной разведки с их шифровальщиками, агенты управления госбезопасности, наконец, просто борцы-активисты наводняли Москву информацией. Берия, в конце концов, дал указание: «Не следует оказывать чрезмерное доверие тайным членам коммунистических партий… Разрешается использовать добытые ими сведения в дополнение к операциям наших агентов, но было бы ошибкой превращать эти сведения в основной источник нашей информации». Причиной подобного недоверия, безусловно, являлось опасение, что после удара, нанесенного активистам коммунистического движения советско-германским пактом, на них уже нельзя всецело полагаться. Конечно, 117 членов «Красного оркестра», как в Германии (48 человек), так и во Франции (35 человек), Швейцарии и Бельгии, считались абсолютно надежными. Зато к «Кембриджской пятерке» — видным деятелям, которые даже в момент заключения пакта сохраняли уверенность, что СССР в конце концов победит нацизм, — в Москве относились с подозрением, потому что они были англичанами. В их число входили художественный критик Блант и высокопоставленный государственный служащий Филби, который в 1944 г. совершил настоящий подвиг, добившись своего назначения руководителем спецслужбы, занимавшейся контролем за деятельностью… советской разведки! Сталин и Берия упорно продолжали думать, что англичане их дурачат, пока в сентябре 1941 г. с помощью еще одного члена «пятерки» Кернкросса не узнали о проекте атомной бомбы, а в 1943 г. благодаря системе расшифровки «Ультра» — о том, что немцы собираются наступать со стороны Курска: содержание одних только секретных донесений от Маклина занимает 45 архивных дел… В июне 1944 г. Сталин официально поздравил «Кембриджскую пятерку» {132}. Пока же вечно подозрительный генсек верил на слово разве что криптоаналитику Сергею Толстому: тот нашел ключ к японскому шифру и перевел текст, который Токио направил своему послу в Берлине для передачи Риббентропу 29 ноября 1941 г., за десять дней до Пёрл-Харбора: «Скажите Гитлеру, что мы ударим на юге, а не на севере». Сталин тут же приказал перебросить войска с Дальнего Востока на запад: они будут использованы в конце битвы за Москву {133}.

В США, где советские органы госбезопасности имели 221 агента, им было полное раздолье: американская демократическая традиция, не искушенная в разнообразных формах шпионажа (УСС, предшественника ЦРУ, еще не существовало) и враждебная подобным методам, не замечала шпионских уловок. Рузвельт отказывался верить своему советнику Берли, которого хорошо знал, когда тот утверждал, что «око Москвы» зорко следит за всем, что они делают. Кто же шпионит в Белом доме — неужели Хисс или Уайт? На самом деле шпионили и тот, и другой. Уоллес, вице-президент США до выборов 1944 г., заявлял потом, что если бы Рузвельт умер в срок его мандата и ему пришлось бы исполнять обязанности президента, то он назначил бы Уайта министром финансов, а Даггана (еще одно «око Москвы», неизвестное Уоллесу) — государственным секретарем… {134}

Когда Гарри Хопкинс, которого Рузвельт послал к Сталину в конце июля 1941 г. разузнать о насущных нуждах СССР, встретился в Москве с генералом Н. Д. Яковлевым, то не мог от него ничего добиться. На все расспросы Хопкинса о возможной нехватке танков, тяжелых или легких, Яковлев отвечал только: «Танки хорошие, а есть ли у нас необходимость в противотанковых орудиях, я не уполномочен вам сообщить…» «Танки у нас есть», — заключил он чуть позже. «Что же касается Сталина, он был совершенно точно осведомлен о типе орудий, которыми располагали США, а также о калибре винтовок и о состоянии наших резервов» — свидетельствует Хопкинс {135}.