Раневская, что вы себе позволяете?! - читать онлайн книгу. Автор: Збигнев Войцеховский cтр.№ 25

Потом она радостная прибежала к Анне Ахматовой и рассказала ей о встрече: «Я встретила живого Платона Каратаева!» Рассказывала один и другой раз — об этом просила Ахматова, сама в это время растапливая печку, а Ахматова без устали повторяла: «Спасибо, спасибо», и было очевидно, что это спасибо она адресует тому самому незнакомому мужику.

Может быть, этот эпизод и не покажется вам очень уж значительным, но в то же время… Задумайтесь: обыкновенное проявление доброты и соучастия простым человеком вызвало у актрисы и поэтессы небывалый душевный подъем. Они вдруг обнаружили третье чудо — под кроватью Ахматовой нашлось несколько картошек, которые они тут же очистили и сварили на огне печки, потом вскипятили и заварили чай. Ели горячую картошку, пили несладкий чай — и все вспоминали, вспоминали неизвестного мужчину, который вот так запросто согласился им помочь, а в итоге принес в эту комнату тепло, уют, умиротворение и радость.

Чтобы понять всю глубину и искренность чувств этих двух женщин, нам нужно посмотреть на то, как играла Раневская в эти дни.

Да, в эти дни в Ташкенте театр работал и собирал аншлаги в холодных нетопленых залах.

…То, что задумал режиссер вместе с труппой, было похоже больше на капустник, чем на театр. И уже тем, что сам режиссер играл в постановке. Так вот, пьесы как таковой не было. Не было сюжета. Была просто идея. И идея заключалась в сплошной импровизации актеров на сцене.

Режиссер рисковал, это понятно. Но уже первый такой спектакль снял все опасения — публика восприняла постановку с таким восторгом, что в зале становилось тепло от хохота и рукоплесканий.

Почти каждый актер театра в разное время привлекался к съемкам в кино. И замысел режиссера был прост: театр будет показывать, как снимается кино.

И вот на сцене появлялись «рабочие», «режиссер», «ассистенты», «герои»… Это было очень увлекательно и для самих актеров — они, по сути, играли как бы сразу две роли. А зрителю предложили посмотреть на самую что ни на есть кухню: как делается кино. И действо пошло…

Выбегала девушка, щелкала своей щелкалкой, кричала что-то вроде: «Кадр… дубль», раздавались крики: «Свет! Камера! Мотор!» — начинались съемки одной сцены.

Фаина Раневская играла роль костюмерши, она то и дело, после каждой сцены, поправляла одежки на главной героине, в это время выговаривая ей то за пятно на платье, то за смятую полу. Вся суматоха, нервозность, а то и истеричность настоящей съемочной площадки были гиперболизированы, преувеличены актерами в разы, обряжены в комичность — и зрители хохотали до слез над рвущим на своей голове волосы режиссером, над незадачливыми работниками, над туповато-наивной героиней, и особенно — над невинными шутками «костюмерши»-Раневской. Фаина Раневская успевала придумать на каждый выход, на каждый новый спектакль новую шутку. В принципе, она ничего особенного не придумывала, она просто видела, знала, чем живет город в это время, и всю трудность людского положения показывала через призму смеха: «Стой, тут с тобой, стой, время зря теряю, а там очередь уже за молоком прошла…» — выговаривала она «героине», и зал смеялся, что называется, сквозь слезы. Этот спектакль стал настоящим триумфом для режиссера и актеров. И дело даже не в переполненных залах, а в той волне обратной энергии, которую они чувствовали все. Они сделали то, что интуитивно понимали — они смогли вернуть людям улыбку на лица, искренний и веселый смех. Они смогли хотя бы на чуть-чуть смягчить груз каждого в его душе, черноту дней.

Для Раневской эти постановки были настоящим праздником ее игры. Она, все время искавшая в уже готовых ролях новые и новые возможности для раскрытия своих героев, теперь находилась, что называется, в самом что ни на есть свободном полете — этот спектакль был спектаклем импровизаций! Актеру было позволено все. Игра каждого, его реплики, действия были для всех остальных совершенно непредсказуемыми. Например, в какой-то момент на сцене появляется актер, переодетый Гитлером, который будто бы в кино играет роль Гитлера. Никто ни о чем не договаривался, но вдруг два «рабочих сцены» хватают что под руки попадется и наступают на «Гитлера». «Режиссер» в ужасе, он пытается остановить рабочих, успокаивает их, уговаривает, утверждает, что это не настоящий Гитлер, а актер…

Кажется, зрители сами понимали, что актеры играют «с чистого листа», что нет заранее написанного сценария, что даже сюжет хоть насколько не обговорен — и все зрители с интересом ожидают нового яркого, неожиданного хода, остроумной реплики…

Ни один спектакль не мог повториться в такой ситуации — и это сделало его самым любимым в голодном и холодном Ташкенте (тогда шла зима).

Почему я свел воедино эти два, казалось бы, совершенно разных случая — игру актеров в необычном спектакле и историю с украденным поленом и Платоном Каратаевым?

Ответ, я уверен, кроется в том, что сама Раневская была тем Платоном Каратаевым для многих сотен и тысяч зрителей в Ташкенте.

Актеры не отрабатывают, они отдают. Говоря об актерах, Фаина Раневская как-то выразилась: «Человек, как свечка: или гореть, или в жопу засунуть».

Иного она не могла принять, будучи актрисой. Она не только не могла терпеть халтуру на сцене, она не только противилась «проходным» спектаклям и всячески отстранялась от таких же «проходных» ролей. Даже самую маленькую роль, всего-то с одной репликой Фаина Раневская не могла сыграть кое-как, лишь бы отбыть — она стремилась в каждом своем выходе на сцену донести до зрителя частичку своего таланта.

Как вы помните, из Театра Красной Армии Фаину Раневскую пригласили в Малый театр. Она поначалу отказывалась, но режиссер Малого Судаков уговаривал ее настойчиво, обещая много ролей и хорошие условия. Играть в Малом театре было, что говорить, почетно. И Раневская дала согласие. Из Театра Красной Армии она ушла со скандалом, режиссер театра даже написал в газете «Советское искусство» о том, как Раневская «погналась за длинным рублем». Хотя это было ложью — Раневской не обещали увеличения жалованья. В Малый театр, как я уже писал, она принята не была — труппа воспротивилась. Идти туда, заранее зная, что идешь на конфликт, — кому этого хочется?

Раневская осталась без работы. И без жилья — в это время она жила в гостинице театра. Идти назад и проситься к Попову, в Театр Красной Армии, она не смогла. Единственное место, куда она пошла без стеснения, — это кухня ее подруги Павлы Вульф. Там она и стала жить. И так длилось больше года: без работы, без всяких средств к существованию.

Раневская понемногу продавала свои вещи — при всем своем желании, Павла Вульф не могла содержать свою ученицу и подругу, она сама еле сводила концы с концами. В итоге у Раневской скоро осталось только то, что было надето на ней, все остальное она продала. Но жаловаться она никуда не пошла, хотя на то время она была уже известная актриса. Может быть, один-единственный поход во властные кабинеты изменил бы ее судьбу.

Но она никуда не пошла. Да, работу, конечно же, искала. Но не находила.

О ее бедственном положении все же узнали в Комитете по искусству. Тогда этот комитет был чем-то вроде сегодняшнего Министерства культуры. Михаилу Храпченко, который руководил этим органом, о положении Раневской рассказали актеры.