Волки белые - читать онлайн книгу. Автор: Олег Валецкий cтр.№ 61

Изначально местное общество отличалось терпимыми внутренними взаимоотношениями, а с началом войны это дополнилось естественным национальным сплочением, в данном случае — сербов, и, разумеется, родственными и земляческими связями. Однако быстро обнаружилось, что сербское общество страдало от потери правдивости. Как следствие, внешняя картина взаимных уверений в дружбе оказывалась лицемерием, за этим скрывался эгоизм. Конечно, во время войны сохранились и островки, на которых были совсем другие ценности. Но от власти веяло духом материального благополучия, и идеальная жизнь сводилась к деньгам, сексу и развлечениям.

Настоящие воинские ценности — вещи глубоко духовные, так как храбрость и самопожертвование требуют готовности принять смерть ради идеи.

Между тем, пропагандируемый сербами воинский идеал оказывался для них пустым звуком, и, как следствие, военная слава оказывалась несправедливо забытой после войны

Если суммировать все обстоятельства, при которых начиналась война, характер нации, уровень военной науки, далеко не соответствующий XX веку, и, наконец, длительность войны, то можно сказать: сербы смогли найти смелость бороться в этой войне. Ныне появилось много «писателей», которые, не видя и не понимая эту войну, на скорую руку вынесли оценки. К сожалению, подобные опусы приходится читать и на русском языке; не вдаваясь в моральные оценки, следует заметить, что ничего ценного в этих работах нет. При этом почему-то постоянно оперируют данными о сербах из Боснии и Герцеговины, которые войну полностью или частично провели либо вне Республики Сербской, либо в ней, но вне ее вооруженных сил, либо вне боевых действий. Приводятся примеры того, как такие сербы в особенности из правящей верхушки сорили деньгами в тылу, хотя между тем точно такие же картины свойственны любой войне XX века. К тому же, не все покинувшие Республику Сербскую в действительности так уж сорили деньгами, многие из них этих денег часто вообще, днями и неделями, не видели, загнанные мировой и местной политикой в своеобразное гетто.

В той же Югославии сама власть либо прямо, либо косвенно, через различные то патриотические, то космополитические организации, разворачивала кампанию против сербов из Боснии и Герцеговины в первую очередь, и из Хорватии — во вторую очередь. Это распалило взаимное раздражение во всем сербском народе, которое увенчалось одной из самых бессмысленных мобилизационных компаний, когда летом 1995 года по всей Сербии (Черногория стала тогда исключением) милиция, проправительственные военные организации (вроде СДГ Аркана) стали вылавливать сербских беженцев из Боснии и Герцеговины и Хорватии и силой отправлять их на фронт. Было много шума и бестолкового энтузиазма в местном обществе, и многие люди, никогда не воевавшие, со злорадством смеялись над сгоняемыми милицией людьми, поднятыми нередко с постели в одних пижамах, под дулом оружия. Все это было очередным политико-пропагандистским цирком здешней власти, мало озабоченной действительными интересами своего народа. И естественно, что эти десятки тысяч необученных, деморализованных людей ничем помочь на фронте не могли, и в своем большинстве снова вернулись в Сербию. Между тем, обществу Сербии стоило бы тогда напомнить мобилизационную компанию 1991–1992 годов, когда целые части, сформированные по правилам ЮНА, нередко либо коллективно отказывались идти на фронт в Хорватию, либо сами собой распадались. Особенно это показательно на примере области Воеводины, которую от Вуковара, места наибольших и наитяжелейших боев, отделял лишь Дунай, но его не хотели переходить по мостам и переправам ЮНА. Очень многие местные сербы ничем не отличались от сербов Хорватии, ни историей, ни психологией.

Для русского читателя напомним, сколько людей в той же России не хотели отправляться ни в первую, ни во вторую чеченскую войну. Любителям сравнений стоит задаться вопросом, а много ли русских, допустим, Саратовской области, в случае отсоединения Татарии и начала войны в ней отправилось бы туда воевать. К тому же, сербское общество, войдя в войну, готово к ней совершенно не было. В этой войне переплетались глупость и предательство, что очень хорошо просматривалось летом — осенью 1995 года в Боснийской Краине. Тогда целые сербские общины бросали на произвол судьбы по приказу или по своей инициативе сербские войска, а местная власть не могла подготовить быструю и эффективную эвакуацию сербского населения, что приводило к немалым жертвам.

В конце концов, тысячи сербов, в особенности из Сербского Сараево, сданного политиками мусульманам, выдержав всю войну, после ее окончания отправились в эмиграцию, разочарованные в своей власти, которая главную свою цель видела в выкачивании денег из любых источников.

Оставшись в Республике Сербской (а фактически, в Боснии и Герцеговине) после войны 1991–1995 годов, я обрек себя на участие в драме крушения того государственного аппарата, который был создан в 1945 году, и все еще объединял сербов в рамках Югославии. Нельзя в этом винить только Запад или «предателей» в верхах, как это делали иные весьма голосистые «национальные» политики, себя величавшие как «велики сырби».

[…]

Я не считаю себя вправе оценивать ту политику, за которую ныне платит весь сербский народ, но не могу не заметить, что лично меня неприятно поражали частые примитивные шовинистические выходки иных сербов в отношении остальных народов, в том числе и русских, чему многие российские «миротворцы» свидетели. Однако вместе с тем я знал, что в этой среде я встречал весьма благожелательное к себе отношение, и что более важно, действительно видел случаи сознательного самопожертвования ради победы в войне с сербской стороны, защищавшей и интересы России.

К сожалению, эти случаи, так и остались случаями, и в те годы я был свидетелем достаточно планомерного процесса по «зачистке» сербского общества от тех, кто в ходе войны 1991–1995 годов рисковал всем ради него. Велась эта общественная «зачистка» как раз госаппаратом, опиравшимся на силу партийной организации, скрепившей местные корпоративные и клановые интересы в достаточно крепкой еще родовыми связями местной среде.

Тем самым понятно, почему Запад прилагал столько усилий к слому югославского аппарата, но понятно, и почему в самом сербском обществе даже явно самоубийственные решения власти сопротивления не вызывали.

Тогда, впрочем, я всего этого не понимал и действительно был убежден, что с началом войны на Косово и Метохии в сербском обществе произойдет национальный взрыв.

Разумеется, я в этом фейерверке был бы чужим, но оставаться вдали от исторических событий мне не хотелось, тем более, к самой Сербии я испытывал немалую благодарность за мое лечение в больницах, а также пенсию, решение о выдаче которой было принято в мае 1995 года как раз чиновниками и врачами Сербии.

Помимо всего прочего, я тогда продолжал тешить себя фантазиями о военной службе, которая в России оказалась для меня закрытой, но которую я наивно надеялся продолжить в Сербии.

Потом ряд представителей сербского офицерского корпуса умело похоронил мои надежды, как впрочем, и надежды многих сербов, но с началом весной 1998 года войны на Косово и Метохии я был полон оптимизма.