Волки белые - читать онлайн книгу. Автор: Олег Валецкий cтр.№ 43

Однажды двое или трое из них, заняв небольшую квартиру на Гырбовице, стали едва ли не ежедневно посещать соседнюю квартиру, где жили пожилые хорваты, в итоге там стали вести себя как хозяева. Возможно, эта история прошла бы незамеченной, но эти хорваты оказались родственниками жены взрывника нашей четы Любо и тот, порою, впадавший в ярость от какой-то мелочи, просто вышел из себя. До сих пор удивляюсь, как те добровольцы остались живые после его кулаков. Разумеется, если бы сербские добровольцы вошли в какой-то организованный отряд, то от этого бы выиграли и они, да и повысилась бы, хоть немного, боевая эффективность, и уменьшилось бы количество выпитого ими алкоголя. Между нами больших личных проблем не было, и я в последнее время установил неплохие отношения с одним из их бойцов, длинноволосым, бородатым пулеметчиком Сречко, в последствии женившимся на сербке из Гырбовице, по имени Милка. К сожалению где-то в августе 1995 года Сречко погиб во время боев с неприятелем под Тырново, оставив сиротой своего новорожденного ребенка.

Объединение наших отрядов так и не произошло, и все пошло своим чередом. Наш же отряд серьезно потряс один случай, о котором, к счастью, мы с Леней узнали только в Белграде, откуда собирались уезжать по домам.

Все началось с женщины по имени Женя, которая появилась в нашем отряде со своим ребенком. Я ее увидел уже тогда, когда у меня было уже «чемоданное» настроение. Отправив Леню в Белград с грузовиком, везшим гроб покойного Драгиша Никича в его родной Неготин, я даже перестал носить форму. Приезд Жени поэтому я не смог воспринять так, как полагается, хотя к женщинам на войне я относился с большим предубеждением. И дело здесь не в том, лучше или хуже она стреляет, чем мужчина. Война — это не тир, на войне не только стреляешь, но и прячешься от пуль, и думать надо головой, а не сердцем. Но даже не в этих способностях дело, а в том, что война — дело коллективное; и вот женщина нередко разъедает мужской коллектив подобно серной кислоте, особенно, если вмешивается в его дела как равный член этого коллектива. Война — дело жестокое, а женщины меньше мужчин понимают это. Конечно, ни одна война не обходится без женщин. Первых сербских «валькирий» я увидел сразу по своему приезду в Вышеград еще в марте 1993 года. Они были добровольцами из Сербии и Черногории при штабах и батальонах. В акциях я никогда не видел ни одной женщины, за исключением одной сербки из отряда Папича под Тырново, но как она воевала — не узнавал.

В основном же женщины были связистками, медсестрами, поварихами и прочей тыловой обслугой, впрочем, встретил я одного стрелка — Наташу из Сараево, бывшую несколько месяцев на позициях. Пришлось мне слышать о какой-то русской в начале войны, бывшей стрелком Прачи. Дрена, женщина лет сорока, с двумя детьми, так же вместе с мужем несла дежурства на позициях четы Станича, и было несколько молодых девушек на позициях на Гырбовице. Двоих из них, Снежану и Елену, я даже знал. Но все эти женщины были исключением, подтверждающим правило. Женщины на фронте, куда чаще приносили вред, который далеко превосходил всеми приносимую пользу.

Упомянутая Женя является подтверждением моих теоретических выводов, хотя она ничего сама не решала в последующей суматохе. Женя приехала в Сараево совсем не воевать, а решать свои личные проблемы. Я помнил эту женщину. В Прагу ее привозил Андрей, но сейчас она ехала в Прагу к Саше Прачинскому, чтобы тот ей сделал, точнее «подчистил» какие-то документы. Прачинский уже к этому времени перекочевал к нам, и она вместе со своим пятилетним сыном Димкой появилась на нашей базе. Что с ней делать, я толком не знал, тем более, следом за ней появился Андрей, с которым она поссорилась, и он решил свести с ней счеты. Во избежание серьезных последствий сведения счетов в боевых условиях, я ее поселил у себя в одной из комнат, что, как оказалось, сделал напрасно. В первую или вторую ночь мое спокойствие было нарушено. Сначала меня разбудил Андрей, все порывающийся выяснить отношения с Женей. Затем прапорщик миротворцев «Старый», который после возлияний в компании миротворцев и добровольцев на совместной пирушке, пожелал познакомиться с моей новой квартиранткой, для чего принес свои доллары. В довершение ночных приключений ко мне пришел абсолютно пьяный Николай с ручной гранатой в руке и, расположившись на диване, начал глубокие философские рассуждения. Это уже меня так разъярило, что я пошел к Андрею и попросил, чтобы тот забрал Николая. Андрей согласился и вместе с Юрой и Андреем, которые тоже ночевали в моем доме, вывели Колю в другую пустую квартиру, где, видимо, и произошло разминирование последнего. Этот бедлам мне так надоел, что я поторопился перебраться в квартиру покойного Аркана, подальше от всех интриг. Как всегда, не обошлось без пары драк, к которым, правда, Женя отношения не имела. Я же перед отъездом, разрисовав вместе с остальными ребятами одну из комнат надписями всевозможного содержания, отправился в Белград. Там из телефонного разговора с Сашей я узнал о ЧП, которым закончились любовные аферы. Андрей после одной из выпивок начал ссору, причину которой я не понял, и, выйдя на улицу, дал очередь по выходившему Юре. Скорее всего, эти пули предназначались кому-то другому, но Юра ни за что получил ранение. Сербское же командование не поленилось указать в его свидетельстве, что он ранен русским добровольцем. А за подобные ранения боевых свидетельств не давали. Андрей же, не дожидаясь последствий, двинулся через «Дебелое Бырдо», на пост французских миротворцев, и, пройдя без проблем минное поле, сдался им в плен, попросившись, чтобы его направили в иностранный легион. Те, естественно, в легион его не направили, но и мусульманам не отдали, а отправили несостоявшегося легионера в Загреб, откуда он стараниями российского посольства был направлен в Москву. В Загребе Андрей дал интервью местному собкору ИТАР-ТАСС, Андрею Нерсесяну, столь рьяному защитнику хорватов, что его можно было счесть крестником Папы Римского и приемным сыном Франьо Туджмана.

Отправившись в Россию в надежде получить поддержку для нашего русского добровольческого движения, я был разочарован. Во время трехмесячного пребывания в Москве я наслушался всякого бреда. Не получив поддержки ни от кого, я не мог набирать людей для войны, ибо располагал слишком скудными возможностями, да и что я мог им предложить? Скудный паек из смеси, напоминающей соединение первого и второго, порой изрядно разбавленной водой, проживание в мусульманских квартирах, набитых до отказа, боевую деятельность без четких целей и организаций, и, наконец, непонятное правовое положение. Мне было стыдно предлагать это тем, кто имел желание воевать в Югославии. Да и не хотел я брать на себя личной ответственности за последствия. Все это должно быть толково организовано государством. А ехать на войну хотели люди, готовые пожертвовать своим положением, работой, семьей. Встречались среди них, правда, небольшое число добровольцев, которые сразу начинали требовать плату, причем не меньше двух тысяч долларов, не имея ни знаний, ни опыта.

В общем же, желающие воевать в основной массе выглядели вполне прилично на фоне тех ребят, которые заполонили всю московскую политику, как официальную, так и оппозиционную. Соответственно, к тому времени у меня был уже двухлетний опыт нахождения в добровольческих соединениях, поэтому моя голова не была забита предрассудками, что войны всех времен и народов должны вестись только по уставу Советской Армии. У меня так же была неплохая теоретическая подготовка по военному искусству и военной истории, поэтому истинную силу добровольческих соединений я представлял неплохо.