С шашкой против Вермахта. "Едут, едут по Берлину наши казаки..." - читать онлайн книгу. Автор: Евлампий Поникаровский cтр.№ 52

Гитлеровцы попытались выйти из боя и оставить территорию завода. На уцелевших автомашинах и бронетранспортерах они кинулись было к воротам, но там напоролись на кинжальный пушечный огонь. Расчет сержанта Никитина из «сорокапятки» в самих воротах расстрелял бронетранспортер, а казак Раковский из противотанкового ружья поджег автомашину. В воротах оказалась пробка, которая заперла путь гитлеровцам к отходу.

В эскадроне, кроме парторга Алексея Попова, было еще двое Поповых, двое братьев — Григорий и Георгий.

Светловолосые, одного роста, очень, похожие обличьем один на другого. Для различия старшего из них эскадронцы звали Поповым, а младшего Попенком. В бою, на марше, в цепи наступающих, в окопе братья были неразлучны и, как могли, помогали друг другу. Однажды в Северной Таврии они ходили за «языком», привели же не одного, а целый взвод. С теми «языками» немало насмешили полк. Встречные дивились: почему все пленные, которых вели братья Поповы, руки держат в брючных карманах? И когда остановились у штаба, пленные не вынимали руки из карманов. Оказалось, Поповы, пленив румын, сняли с них брючные ремни и обрезали на штанах крючки и пуговицы. Пленные вынуждены были всю дорогу поддерживать штаны руками.

— С упавшими на коленки штанами далеко не убежишь, — коротко объяснили Поповы свои действия.

В заводском дворе Попенок вступил в единоборство со здоровенным верзилой — шофером, пытавшимся угнать машину. Схватка, происходившая в машине, для Попенка могла кончиться плохо. Верзила вцепился ему в горло и железной хваткой стал сдавливать его. Попенок уже задыхался. Но на помощь пришел старший, Григорий. Он прикладом автомата размозжил гитлеровцу голову.

Придя в себя, Попенок сказал брату: «Спасибо, брат, а то без тебя я мог и голову потерять».

Казаки четвертого эскадрона, овладев заводом, насчитали на его территории более сотни трупов солдат и офицеров противника, а несколько десятков человек сдались в плен. Трофеи были тоже не малые. Не успели уйти из ограды и около трех десятков автомашин, наполненных разным имуществом, шесть бронетранспортеров, десять пушек и 32 пулемета, склад ГСМ и боеприпасов.

Село Вербовку заняли и очистили от врага эскадроны 39-го и 41-го полков. В разгар боя за Вербовку на КП нашего полка разорвались две тяжелые вражеские мины. Были тяжело ранены командир полка подполковник Беленко и командир взвода связи лейтенант Кулаков. Командование полком принял на себя замполит майор Ковальчук. Он и завершил бой за Вербовку.

Вечером на окраине Вербовки мы хоронили казаков, павших в этом тяжелом бою. Их было много. Вместе с ними в братскую могилу легли и два моих батарейца — сержант Павел Коноваленко и солдат Илья Багиров. Ритуал захоронения был простым, как сама солдатская жизнь. Запомнились горестная речь Антона Яковлевича Ковальчука, прощальный ружейный салют, плотно сжатые губы и застывшие в скорби лица воинов, украдкой утираемые слезы и комья сырой холодной земли. Вечерние облака, подсвеченные закатным солнцем, были кроваво-красными. Цветом войны и горя окрашивалось и все небо. Завтра из штаба полка уйдут письма с горестной строкой: «Пал смертью храбрых…»

Раздумываю над этой строкой и над самой смертью.

Смерть на войне бывает случайной. Идет воинский эшелон к фронту. Налетают стервятники, бомбят, расстреливают его. Падают, погибают солдаты, не видевшие врага в лицо, не сделавшие по нему ни одного выстрела. Товарищи даже не узнали, храбры ли эти солдаты.

Смерть бывает героической. Такой, какую принял Алексей Попов, парторг четвертого эскадрона. Тихий возглас его — «Коммунисты, вперед!» — прозвучал призывным набатом и поднял в атаку весь эскадрон. Смерть парторга удвоила решимость его боевых товарищей.

Смерть бывает нелепая, а то и вовсе глупая. Но смерть есть смерть, о покойниках не принято худо говорить. Но и умалчивать грешно. По этой причине не могу умолчать о гибели начальника штаба полка майора Димова (фамилия изменена). После того как вышел из строя командир полка, а замполита на КП не было, начальник штаба не то растерялся, не то хмель ему в голову ударил — и в эти часы тяжелого боя он был под основательными градусами. Как бы там ни было, но повел он себя по меньшей мере странно. Вместо того чтобы взять на себя руководство боем, он вызвал себе коня, вскочил на него, выхватил шашку и по открытой дороге помчался штурмовать не взятый еще завод. Пьяному, говорят, море по колено. Да только добром это не кончается. Гитлеровцы страшно удивились, увидев одинокого всадника, скачущего с шашкой наголо. Они даже стрельбу прекратили. А потом, недалеко от завода, срезали нашего офицера и его коня короткой пулеметной очередью.

Вот она нелепая, глупая смерть!

Два дня ожесточенных боев за Новую Буду нам не дали желаемых результатов. Броски эскадронов на село захлебывались под кинжальным и перекрестным огнем. Артиллерийско-минометные налеты тоже не приносили большой пользы. Каждый дом села превращен гитлеровцами в огневую точку. А местность перед селом открытая, ровная, приблизиться скрытно почти невозможно. Но мы все же нашли одно уязвимое место. С запада к селу подходила глубокая балка, заросшая мелким лесом. В ней-то и скапливались сабельники для атаки. В балке разместили свои огневые позиции артиллеристы и мы, минометчики.

После артиллерийско-минометного огневого налета казаки пошли в атаку. Неудачно. Под плотным пулеметным и минометным огнем противника эскадроны залегли. И почем зря костерили артиллеристов и нас, минометчиков. Мы не подавили огневых точек противника. Я сменил свой наблюдательный пункт. Насколько возможно, выдвинулся вперед и нашел нечто похожее на высотку, точнее — на бугор. Отсюда мне легче засечь пулеметные гнезда противника и лучше направлять огонь своей батареи.

Эскадроны снова поднимаются в атаку. Но и вторая попытка безуспешна. Однако она мне дала возможность высмотреть все огневые точки противника, не дающие эскадронам продвигаться вперед. Быстро готовлю новые данные для стрельбы. Телефонист Семенов передает их на батарею. Начинаю пристрелку. Перелет — недолет. Вилка! Ну, теперь-то мы поговорим с вами, фрицы. И вдруг мой телефонист замолк. Оборачиваюсь. Голова Семенова залита кровью. Он склонился над телефонным аппаратом, выронил из рук трубку. Наше удобное место оказалось не очень удобным. Мы на мушке фашистского снайпера.

Я схватил трубку, передал командиру об открытии огня всей батареей, зная, что этот огонь накроет пулеметные гнезда. Сам наскоро стал перевязывать Семенова.

— Ползти сможешь?

— Пожалуй, смогу.

— Тогда — на батарею.

Право, не надеялся я, что Семенов доберется до батареи. Но он добрался, его отправили в госпиталь и успешно вылечили.

Я наблюдаю за разрывами. Хорошо они ложатся, точно. Заткнута глотка одному пулемету, на воздух взлетел второй, умолк третий. Сам размышляю, что делать дальше. По брустверу старого окопа, где я устроил КП, чиркнула пуля, у самой головы поднялся снежный фонтанчик от другой. Оставаться тут мне нельзя. Здесь разделю судьбу телефониста Семенова, если не хуже. И вдруг приходит дерзкое решение: двигаться вперед, к селу, под прикрытие домов. Не раздумывая далее, вскакиваю и зигзагами бегу к ближнему от меня дому. И все это на глазах противника. Немцы даже стрельбу прекратили. Наверное, подумали: перебежчик решил сдаться в плен. Командиру же полка (в Шендеровке полк принял майор Ниделевич, приехавший с учебы) из первого эскадрона передали: