Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906-1914 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Гаральд Граф cтр.№ 30

На всех лицах были написаны радость и оживление, и надо было удивляться, откуда наши матросы научались танцевать различные танцы. Правда, манеры у них часто были несколько грубоватые: кавалеры облапливали и пощипывали своих дам, но такое ухаживание, кажется, дамам нравилось, так как они жеманно повизгивали и совсем не обижались.

На Пасху на всех кораблях обязательно устраивались розговены – с пасхой, куличами и яйцами. Командир должен был со всеми христосоваться, сколько бы сотен человек не было. Это было утомительным и не слишком приятным, тем более что многие чмокали на совесть и на щеках оставались мокрые пятна. Команды с миноносцев на заутреню отводились в местные соборы. Посещение корабельных церковных служб как для офицеров, так и [для] команд было обязательным.

У нас на флоте существовала и еще одна категория нижних чинов – это сверхсрочнослужащие, то есть унтер‑офицеры, которые, закончив обязательный срок службы, добровольно ее продолжали. Они получали сравнительно большое жалованье и пользовались большой свободой. Чаще это были женатые люди, и их семьям предоставлялись маленькие квартирки в портах (если таковые в данном порту имелись).

Еще с давних времен команды относились к ним с известным пренебрежением и прозвали их, довольно‑таки обидно, шкурами. Под этим подразумевалось, что они продались государству и предпочли остаться за деньги на службе, вместо того чтобы выйти «на волю».

Они были очень надежным и симпатичным элементом. В сущности, для флота было бы чрезвычайно полезно, если бы кадры специалистов, главным образом, состояли бы из этих «шкур». Этим можно было бы в значительной степени сократить расходы по содержанию дорого тоящих учебных отрядов и сложную техническую часть на кораблях было бы легче содержать в хорошем состоянии.

На учебных отрядах (минном, артиллерийском, в машинной школе, школе подводного плавания, водолазной школе и др.) непрерывно готовились различные специалисты, на которых в течение одного – двух лет, тратилось много труда и средств, и все для того, чтобы, прослужив три‑четыре года, они уходили в запас. Для государства в целом, может быть, в этом и была польза, так как флот из малограмотных мужиков делал ежегодно несколько тысяч вполне грамотных и технически обученных людей, но для самого флота это было не продуктивно. Другое дело, если бы специалисты оставались на службе долгие годы по вольному найму, тогда не надо было бы ежегодно вливать столько новых людей и тем самым сократился бы контингент учебных отрядов.

Сверхсрочным жилось не слишком хорошо, так как они недостаточно оплачивались и постоянно были оторваны от семей. Во флигелях, где ютились их семьи, квартиры были неудобные и примитивные. Из‑за необходимости пополнить свой бюджет обладатели даже одной или двух комнат умудрялись сдавать «углы». Такая скученность порождала ссоры и неприятности.

Как‑то раз ко мне, как старшему офицеру, пришел в большом горе один сверхсрочный унтер‑офицер и рассказал, что его жена пишет, что она сдала угол жене другого нашего же сверхсрочного и та оказалась чрезвычайно неуживчивой женщиной, когда же ей было предложено съехать, то она категорически отказалась. После этого у них каждый день происходили ссоры, и часто дело доходило до драк. Он просил меня помочь урегулировать этот вопрос, так как он сам, находясь в плавании, ничего сделать не может, а боялся, что у баб все может кончиться плохо. Мне его было жалко, но как помочь, да и кто был прав, хозяйка или жилица, было неизвестно. Позвал мужа жилицы и в присутствии первого приказал ему рассказать, что его жена пишет по этому поводу. Тот признал, что бабы действительно ссорятся и им вместе не следует жить, но дело в том, что его жена не может найти другой квартиры за такую же цену. Следовательно, вопрос можно было разрешить только тем, что как‑то помочь найти жилице другое пристанище. Но как я мог это сделать? Однако что‑то придумать было надо, так как между бабами бог знает до чего могли дойти ссоры и каково мужьям было сидеть на корабле и знать, что у них дома неблагополучно. Обдумав этот вопрос, я решил, что самым правильным было бы обоих мужей отправить к женам, чтобы они могли на месте уладить квартирный вопрос. Кроме того, я решил написать заведующему квартирами и попросить его устроить отдельную комнату беспокойной бабе. Хотя я его не знал, но считал, что такое письмо корабельного начальства могло подействовать. Командир, которому я объяснил положение, согласился их отпустить на несколько дней, на что, в сущности, не имел права, так как в период плаваний отпуска не разрешались. Мои сверхсрочные остались чрезвычайно довольны решением, но я им внушил, чтобы они действовали энергично и быстро разрешили этот вопрос. Через неделю оба вернулись. Спрашиваю: «Ну что, как дела?» – «Да так, что баб развели, так как заведующий дал комнату, как раз освободилась. Теперь обе бабы довольны и опять дружат», – все хорошо, что хорошо кончается.

А то пришел как‑то другой сверхсрочный и просит: «Моя жена должна на днях родить. Это у нас первый ребенок. Она очень боится, просит, чтобы я приехал». Значит, надо уволить в отпуск дней на десять. Миноносец же в плавании. Все отпуска запрещены. Как тут быть? Унтер‑офицер хороший, правда, иногда срывался, но по‑человечески было жалко и жену, и его. Идешь к командиру. Тот морщится и спрашивает: «А вы уверены, что он не врет?» Отвечаешь, что уверен. «Ну, а если он вместо того, чтобы сидеть при жене, будет шляться по городу и попадется на глаза местному начальству, ведь за нарушение приказа нам будет большая неприятность». В конце концов, в чужую душу не влезешь, но отвечаю, что не подведет. Командир не находит больше возражений, неохотно соглашается, но прибавляет, что разрешает всецело на мою ответственность.

Сейчас же позвал злополучного мужа и взял с него слово, что он не подведет корабля и не испортит возможностей в будущем для других. Он, конечно, охотно дал слово и, счастливый, ушел. Я был совершенно уверен, что он не подведет, потому что нижние чины очень ценили, когда офицеры как‑либо рисковали за них. Если бы он меня подвел, то ему бы не поздоровилось и от другой команды.

Дней через десять он вернулся и рассказал, что все обошлось благополучно, и у него родился сын. Я его, конечно, поздравил и сказал, что он может идти, а он что‑то мнется на месте. Спрашиваю, в чем дело. «Да вот жена очень просит, ваше бродие, быть крестным отцом новорожденного». Пришлось сделаться крестным отцом.

Нередко нашим офицерам приходилось крестить детей сверхсрочных и бывать посаженными отцами на свадьбах, своего рода «свадебными генералами»; подносить самовары, серебряные ложки или что‑либо другое, полезное в хозяйстве. Такие просьбы отнюдь не были с их стороны желанием подмазаться к начальству или получить какую‑то материальную выгоду, а было проявлением доверия и уважения (часто и любви) к данному офицеру.

Раз я получил приглашение на крестины к одному заслуженному на миноносце унтер‑офицеру. Когда обряд был кончен, гостям предложили угощение. Чувствовал я себя довольно‑таки неловко, так как собравшееся общество состояло исключительно из представителей нашей команды и нескольких женщин, которые почтительно стояли и упорно молчали. Меня усадили за стол и начали потчевать, а другие стояли по стенкам и смотрели. Пришлось потребовать, чтобы все сели за стол и тоже начали угощаться. С трудом удалось уговорить. Меня занимали хозяин и хозяйка, а другие больше молчали. Пришлось просить хозяина налить всем вина, чтобы выпить за здоровье новорожденного и родителей, что сейчас же и было исполнено. Только мне налили вина, а остальным водку. Вино несколько развязало языки, и общество себя стало чувствовать более свободно.