Помимо подготовки танкистов и экипажей, так сказать низового звена, в Вермахте огромное внимание уделялось налаживанию четкого взаимодействия в бою между танковыми подразделениями, а также взаимодействия с другими родами войск: пехотой, артиллерией, авиацией. Надо сказать, что немцы в этом преуспели. Механизм взаимодействия работал четко и безотказно с первого и до последнего дня войны. Способствовала этому и организация танковых частей и соединений. Так, например, хорошо отработанным, характерным приемом ведения боевых действий было формирование так называемых «боевых групп». Такая группа представляла собой временное соединение из различных частей дивизионного подчинения. Ядром боевой группы являлся танковый или мотострелковый полк, которому придавались артиллерийские, противотанковые, саперные и другие подразделения. Часто в боевую группу включались и корпусные средства усиления. Возглавлял боевую группу командир полка или бригады. В рамках дивизии могли формироваться одна или две боевые группы. В итоге получалось соединение, достаточно компактное, легко управляемое, лишенное тыловых служб и обозов, с прекрасным взаимодействием различных родов войск. Приказы артиллеристам и саперам отдавал командир боевой группы, не запрашивая при этом командира дивизии. После первых же столкновений с советскими танками Т-34 и КВ в состав боевых групп танковых дивизий в обязательном порядке стали включать батарею 88-мм зенитных пушек.
Советский тяжелый танк КВ-1 с пушкой Ф-32.
Из воспоминаний наших танкистов следует, что практически сразу же после столкновения с немецкими танками наши танки попадали под огонь 88-мм зениток. Возникало ощущение, что эти орудия движутся непосредственно в боевых порядках немецких танковых частей. На самом деле так оно и было, организация боевой группы это позволяла. Вместе с тем в руках командира дивизии всегда имелся резерв из пары мотострелковых батальонов и нескольких артиллерийских, а затем и самоходно-артиллерийских дивизионов, главным образом 150-мм гаубиц и 105-мм пушек, которыми всегда могли быть усилены одна или другая группа.
В свою очередь советские танковые войска в начальный период войны не отличались ни организационным совершенством, ни налаженным взаимодействием с другими родами войск. В связи с этим имеет смысле привести точку зрения бывшего немецкого генерала фон Меллентина, который с конца 1942 по сентябрь 1944 года находился на Восточном фронте в качестве начальника штаба сначала танкового корпуса, а затем танковой армии.
Советский средний танк Т-34 обр.1941 г.
Немецкий легкий танк чехословацкого производства Pz.35(t).
«В 1941 и в 1942 годах тактическое использование танков русскими не отличалось гибкостью, а подразделения танковых войск были разбросаны по всему огромному фронту. Летом 1942 года русское командование, учтя опыт проведенных боев, начало создавать целые танковые армии, имеющие в своем составе танковые и механизированные корпуса. Задача танковых корпусов, в которых было относительно немного мотопехоты и артиллерии, состояла в оказании помощи стрелковым дивизиям, осуществлявшим прорыв. Механизированные корпуса должны были развить прорыв в глубину и преследовать противника. Исходя из характера выполняемых задач, механизированные корпуса имели равное с танковыми корпусами количество танков, но машин тяжелых типов в них не было. Помимо этого, по своей штатной организации они располагали большим количеством мотопехоты, артиллерии и инженерных войск. Успех бронетанковых войск русских связан с этой реорганизацией; к 1944 году они стали самым грозным наступательным оружием второй мировой войны.
Сперва русским танковым армиям приходилось дорого расплачиваться за недостаток боевого опыта. Особенно слабое понимание методов ведения танковых боев и недостаточное умение проявляли младшие и средние командиры. Им не хватало смелости, тактического предвидения, способности принимать быстрые решения. Первые операции танковых армий заканчивались полным провалом. Плотными массами танки сосредоточивались перед фронтом немецкой обороны, в их движении чувствовалась неуверенность и отсутствие всякого плана. Они мешали друг другу, наталкивались на наши противотанковые орудия, а в случае прорыва наших позиций прекращали продвижение и останавливались, вместо того чтобы развивать успех. В эти дни отдельные немецкие противотанковые пушки и 88-мм орудия действовали наиболее эффективно: иногда одно орудие повреждало и выводило из строя свыше 30 танков за один час. Нам казалось, что русские создали инструмент, которым они никогда не научатся владеть, однако уже зимой 1942/43 года в их тактике появились первые признаки улучшения.
1943 год был для русских бронетанковых войск все еще периодом учебы. Тяжелые поражения, понесенные немецкой армией на Восточном фронте, объяснялись не лучшим тактическим руководством русских, а серьезными стратегическими ошибками германского верховного командования и значительным превосходством противника в численности войск и технике. Лишь в 1944 году крупные русские танковые и механизированные соединения приобрели высокую подвижность и мощь и стали весьма грозным оружием в руках смелых и способных командиров. Даже младшие офицеры изменились и проявляли теперь большое умение, решительность и инициативу. Разгром нашей группы армий „Центр“ и стремительное наступление танков маршала Ротмистрова от Днепра к Висле ознаменовали новый этап в истории Красной Армии и явились для Запада грозным предостережением. Позднее, в крупном наступлении русских войск в январе 1945 года, нам также пришлось наблюдать быстрые и решительные действия русских танков».
Немецкий легкий танк чехословацкого производства Pz.38(t).
Трудно не согласиться с мнением немецкого генерала, тем более, что хоть и с известными оговорками, но в главном он прав.
Образно говоря, есть две составляющие боевых действий, которые условно можно представить понятиями «порыв» и «маневр». В действиях наших танковых, и не только танковых, войск в первые два года войны явно преобладал «порыв». «Порыв» — это когда — «За Родину! За Сталина! Делай как я!» — и вперед в атаку! А «маневр» — это когда хорошо замаскированная в кустах противотанковая пушка пресекает «порыв» в зародыше. Преобладание «маневра» над «порывом» в действиях советских танковых войск в крупных масштабах проявилось в ходе контрнаступления под Сталинградом и сразу принесло результаты. Однако, несмотря на положительные сдвиги «порыв» время от времени давал о себе знать. Так, например, контрудар 5-й гвардейской танковой армии под Прохоровкой — это ярко выраженный «порыв». Нужен был «маневр», но командование предпочло «порыв» и фактически погубило армию. Примеры «порыва», причем при явном давлении сверху (в войсках-то уже давно «шкурой» поняли, что «маневр» лучше), можно найти даже в 1945 году. Вот один такой вопиющий случай, приведенный в журнале «Военно-исторический архив» полковником в отставке В. М. Сафиром: «Эту быль рассказал мне подполковник H., участник Берлинской операции. Итак, снова о танках, вернее о том, как командование 1-м Белорусским фронтом применяло их в городских условиях (чтобы никто не удивлялся — откуда вдруг взялся „чечено-грозненский опыт“).