Скверные истории Пети Камнева - читать онлайн книгу. Автор: Николай Климонтович cтр.№ 3

Снятая Лизой квартира была неподалеку, чтобы было удобно следить за ремонтом . Вот только жить в ней вчетвером оказалось невозможно: две запущенные комнаты, одна из которых проходная, маленькая кухня. И – делать нечего – Елена Петровна напомнила Пете о его обещании. К ее удивлению, он все сделал быстро и добросовестно и уже через день отвез ее за город, в опрятный Дом творчества в Переделкине, поселил в приветливой светлой комнатке с отдельной ванной и туалетом. И первые три дня предупредительно прожил в соседнем с материнским номере.

Мать и сын давным-давно не оставались вдвоем. У Пети на мать была колоссальная затаенная обида. Когда он – жив и бодр еще был отец – преподнес матери свою первую книжку, она, прочитав, сказала Лизе, а та передала брату, что, мол, похоже, писала все это не очень умная женщина . Отец же не поленился пойти в магазин, закупил две пачки экземпляров, дарил коллегам и знакомым, гордился сыном.

Елена Петровна, рассказывал потом Петя, поселившись в Доме творчества, отказывалась покидать комнату, даже форточку упрямилась открывать, опасаясь простуды. Ходить в столовую нужно было по улице, и от этого мать тоже отказалась категорически: на дорожках оставалась наледь, было скользко, она боялась упасть. Три дня Петя носил ей из столовой еду в судках, и ему было неприятно присутствовать при том, как мать, отказываясь снимать траурную косынку, жадно и неопрятно ест.

Потом они пили чай. Нужно было о чем-то говорить. Петя сказал, что недавно перечитал Толстого и в «Войне и мире» нашел очень много такого, чего не замечал в юности. Елена Петровна осведомилась, несколько пренебрежительно, о чем именно он говорит. Ну, например, о том, как обращался с крепостными Николай Ростов, усмиряя бунт в Богучарове. То есть Толстой если и любил так называемый народ, то трезвой любовью .

– Уж не спьяну, верно, – молвила Елена Петровна, показывая на фляжку с коньяком, которую Петя прихватил к чаю . Но вдруг вспомнила о градуснике под мышкой, завозилась. А Петя подумал: что ж, приехал на три дня, с утра за руль не садиться .

Он стал с азартом разливаться о том, как Толстой использует самые расхожие приемы приключенческой литературы. Его сюжетные ходы построены на немыслимых совпадениях: Ростов вызволяет княжну Марью, но она – сестра жениха его сестры; похищающий Наташу Курагин – брат жены Пьера, который будет мужем Наташи, и тому подобное. Эти приемчики он использует не реже, чем Эжен Сю. Но у него все эти неправдоподобия и натяжки не бросаются в глаза, как у Достоевского, кажутся естественными. Вообще, забавно, что на обе столицы огромной империи нашлось только две титулованных барских семьи, которые и переплетаются бесконечно, – гениальная компактность и условность.

– Скажем, – увлекался Петя, глотая коньяк, – когда наконец подводы Ростовых трогаются с Поварской, то мало того что по чистой случайности в обозе оказывается кибитка с умирающим князем Андреем, так при выезде на улицу им попадается еще и Пьер. Он же оказывается среди пленных, когда Денисов отбивает фуры у бегущих французов и когда погибает Ростов-младший…

Но Елене Петровне было не до Толстого. Ей нужно было в туалет, и она соображала, что бы такое полезное сделать заодно , коли все равно вставать: нужно было взять что-то в ванной комнате, но что именно – она забыла.

– Толстой был гений, – сказала Елена Петровна.

А ты говно собачье , продолжил за нее Петя мысленно.

От этих трех дней, проведенных с матерью, у Пети остались самые тягостные впечатления. Он пересказал мне потом еще одну материнскую сентенцию: ты был в юности такой неуправляемый, мы с отцом думали, что тебя убьют или посадят . Она не сказала мы боялись за тебя , пожимал плечами Петя, но произнесла эту дичь как будто с сожалением. Петя вспомнил, что много лет назад с немалым удивлением услышал от нее не в свой адрес, но по какому-то постороннему поводу, что, мол, даже для того, чтобы быть преступником, нужно иметь смелость . Он запомнил и тон, и ее взгляд, и понимал, что она хочет сказать: а вот ты у меня – трус. Это тоже было несправедливо, трусом Петя не был…

Мы сидели с Петей в подвальном ресторанчике недалеко от моей нынешней и его бывшей редакции. И немало выпили. И вдруг он сказал: все дело в том, что мой отец женился на ней – он часто говорил не мать , но она , – когда мне был уже год. Он не хотел жениться, это бабушка рассказывала, всегда отца не любившая, и женился только потому, по бабушкиной же версии, что все вокруг повторяли, какой красивый у тебя сын, Витя, и как на тебя похож . – Гордая матушка, – сказал Петя, – была, конечно, оскорблена. Но она любила его и простила. А вот меня – не простила…

Сразу же оказалось, что за долгие годы знакомства Елена Петровна и Михаил Борисович обо всем переговорили. И нынче, после крушения ее семьи, повседневные его интересы казались Елене Петровне и вовсе самыми незначительными и суетными. Он говорил о постройке бани и во что это ему обойдется. О том, как приходится тратиться на ремонт старенькой машины. И что жизнь дорожает. Кроме того, он часто вспоминал перипетии своей неинтересной куцей жизни, которые Елене Петровне к тому же были давно известны. Она не понимала, отчего Миша будто кичится пережитыми огорчениями, которые и бедами-то язык не повернется назвать. Любая жизнь трудна, и былых страданий скорее нужно стесняться, а побед не было ни у кого. У него уж точно, если не считать таковыми мелкие стычки на педсоветах, из которых он выходил, по его словам, героем. Наконец, однажды за завтраком Михаил Борисович поинтересовался, сколько у нее с собой денег. Оказалось, что денег у Елены Петровны нет.

– Ведь твой муж хорошо зарабатывал, – с ужасом, почти в панике воскликнул Михаил Борисович.

Она стала сбивчиво объяснять, что, конечно, после Вити кое-что осталось, но все это у Лизы, и что Лиза дала вот ей с собою пятьсот рублей, но я ведь тебе, Миша, их отдала .

– У меня ничего больше нет, – сказала Елена Петровна с некоторым удивлением: ей казалось, что если она согласилась на его уговоры и приехала, то деньги ей не нужны. – Я думала, пятисот рублей на первое время достаточно, – добавила она робко.

– Пятьсот рублей! – крикнул Михаил Борисович и страшно, театрально захохотал. – Пятьсот рублей!

Петя узнал о том, куда Лиза сплавила мать, последним. И ужаснулся. Он даже не стал вдаваться в объяснения с сестрицей. В сознании Пети поступок матери, сбежавшей к полюбовнику – отчего-то в этом случае он употребил именно этот устарелый оборот, – еще не сняв траур по отцу, был чудовищен. И эта чудовищность в его воображении, особенно когда он выпивал, разрасталась до чрезвычайных размеров. Он был безотчетно уверен, что мать должна была вести себя как безутешная вдова, храня память . Когда Петя все это высказывал, горячась, даже его милая спокойная жена Ольга не смогла сдержаться:

– Ты об этом говоришь так трагически, будто твоя двенадцатилетняя дочь потеряла невинность.

Петя посмотрел на нее, не понимая, и сказал только:

– Хуже, это еще хуже…

А мне он потом, несколько успокоившись, сказал проще: