Многополярный мир. Идеология и экономика. Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история? - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Волконский cтр.№ 60

Один из главных постулатов всех нормативных моделей рыночной экономики: цель всех субъектов рынка – максимум прибыли. Этот постулат перестает действовать для крупных фирм индустриального сектора. Ряд известных экономистов (один из первых – Дж. Гэлбрейт) констатировали, что их поведение значительно изменилось и определяется, как правило, стремлением максимизировать объем производства при некотором нормальном уровне прибыли. Другая формулировка той же цели – сохранение и возможное увеличение своей доли от всех рыночных продаж. Критерий максимизации доли рынка вполне согласуется с приоритетной задачей упорядочить рыночную стихию и расширить контроль над «средой взаимодействия». В настоящее время в большинстве отраслей тяжелой промышленности образовалась если не монополистическая, то олигополистическая структура, т. е. рынок контролирует не одна крупная фирма или корпорация, но небольшое их число (скажем, 3 или 5).

Дж. Гэлбрейт, анализируя работу современной крупной корпорации, пришел к выводу, что она во все большей мере управляется групповыми решениями «коллективного мозга» наемных управляющих, круг которых охватывает тех, «кто обладает специальными знаниями, способностями или опытом группового принятия решений». Организацию, составляемую этими специалистами, он назвал «техноструктурой», и считал, что цели и критерии техноструктуры существенно отличаются от целей и критериев единоличного мелкого или среднего независимого предпринимателя, который фигурировал в главной роли героя теорий рынка [11, с. 112–113].

На первый план для техноструктуры выступает задача сохранения корпорации и поддержания стабильности в ее взаимоотношениях с окружающей экономической средой. Основным инструментом достижения этих целей становится долгосрочный контракт: создается «…возможность для существования гигантской сети контрактов». Систему корпораций с их техноструктурами, охваченную сетью контрактов, Дж. Гэлбрейт назвал «планирующей системой» в отличие от «рыночной системы» мелких и средних предприятий, функционирующих по неоклассическим законам.

Он считает, что если в рыночной системе взаимоотношения участников строятся по схеме «игры с нулевой суммой», где каждый стремится получить максимум прибыли и выигрыш одного равен потере другого, то в планирующей (или контрактной) системе имеет место игра с положительной суммой, т. е. само заключение контракта и связанный с ним рост объемов производства дают дополнительный выигрыш всем его участникам, и это обеспечивает устойчивость отношений в долгосрочных контрактных сетях [12, с. 170–171].

Как же совмещается необходимость контроля за рынком, ведущая к укрупнению компаний, согласованию их действий (гласному или негласному) с необходимостью устранения негативных последствий монополизации?

Имеется два способа предотвращения негативных эффектов монополизма. Первый – дробление крупных компаний, запреты на их объединение, картели и т. п., добиваясь таким путем расширения конкуренции (путь американских антитрестовских законов). Второй, – используя общность интересов крупных компаний и государства (если она есть!), договариваться о приемлемых для общества правилах хозяйственной деятельности компаний (и об их правах, о государственных гарантиях и т. п.), в определенных случаях о ценах, нормах рентабельности, распределении доходов (а со стороны государства – о величине рентных налогов, внешнеторговых пошлинах, льготах). Первый способ характерен для конкурентной, либеральной парадигмы, второй – для государственнической концепции, а особенно – не для идеологии или законодательства, а для практики таких стран, как Япония, Китай, Южная Корея.

По целям и мотивациям техноструктуры и по их эффективности, частные и государственные корпорации не имеют существенных различий. Это неоднократно подчеркивал Дж. Гэлбрейт. Это доказывает, что важнейшая часть экономической сферы не подвержена разделяющему влиянию разных идеологий и институциональных систем капитализма и социализма. И это было прочным основанием для неизменной веры Дж. Гэлбрейта в возможность и необходимость конвергенции двух систем.

В 70-80-е годы в странах соцлагеря искали способы распределить функции принятия решений по разным этажам и структурам системы административного управления и сделать взаимосвязи в ней менее жесткими. В рыночных странах в это время продолжалось опробование различных форм структурирования моря атомизированных предприятий, которые позволили бы сократить излишнее число степеней свободы и центров принятия решений. Само противопоставление анархического либерализма и планового централизма обязано своим появлением относительно примитивной двухуровневой схеме, лежащей в основе большей части теоретических концепций, которые появились в XIX веке и оказывали наибольшее воздействие на умы в начале XX века: вождь (или партия) и массы, государство (центр управления) и масса предприятий (однородных и атомизированных).

В СССР такая двухуровневая схема была создана на рубеже 20-х и 30-х годов и просуществовала до 90-х. Несмотря на длительную кампанию, начиная с Постановления Совета Министров СССР 1974 г. по созданию промышленных объединений, к началу перестройки среднее число предприятий в объединении было меньше 2. Иными словами, в среднем к головному предприятию (обычно достаточно эффективно работающему) удалось «прицепить» в среднем еще одно предприятие (как правило, слабое). Роль «крупных корпораций» выполняли по-прежнему главки и министерства. Так что в России к началу реформы 1992 года практически не было межотраслевых производственных объединений, отсутствовал опыт согласования взаимных интересов в условиях свободных цен и самофинансирования. Функции межотраслевой координации выполнялись аппаратом министерств, главков, Госплана. Разрушение этого аппарата и либерализация цен привели к гигантским диспаритетам в ценах и финансовом положении предприятий и целых отраслей, инфляции, росту неплатежей.

Когда в 1992 г. эти структуры были ликвидированы, а цены освобождены, крупные предприятия индустриального сектора, будучи олигополистами или даже монополистами по многим видам продукции, лишившись координирующего центра в лице государства, за редким исключением не сумели обеспечить межотраслевое согласование цен, сохранить связи с партнерами, добиться изменения экономической политики государства. Те из них, которые не были экспортерами и не испытывали конкуренции со стороны импорта, действовали как классические монополисты: повышали цены и снижали производство (см. также [37, разд. 4.4]).

Серьезным отличием российской экономики от экономики большинства других стран, в том числе и развитых, является гораздо меньшая доля у нас малого бизнеса – и по доле занятых, и по доле продукции. Нередко высказывается мнение, что это – одна из важных причин ее низкой эффективности. В частности, с повышением доли малых предприятий связывают переход к инновационному развитию. 25–26 января 2010 года Анатолий Чубайс и Владислав Сурков побывали в Массачусетском технологическом институте. После этого В. Сурков сказал, что России для инновационного рывка нужны именно небольшие компании типа тех, что образовались в Силиконовой долине, вокруг Стэнфордского университета и МТИ. Можно однозначно утверждать, что в современной России главным препятствием для ее возвращения на траекторию инновационного развития служит не нехватка (практически – отсутствие) независимых малых предприятий, разрабатывающих новые научные и технические идеи и решения, а именно нехватка крупных компаний, заинтересованных в новых идеях и способных осуществлять их опытно-конструкторскую доработку и «раскрутку» для превращения в основу для массового производства. Передовые научные и технологические достижения могут быть получены небольшими группами талантливых энтузиастов «в гараже», «на коленке» и в условиях экономической изоляции. Но превратиться в значимый факт мирового экономического развития они могут только при условии, если их использованием, «встраиванием» в действующие структуры производства и реализации готовых изделий займется транснациональная корпорация. В России таких корпораций почти нет. Поэтому стратегия модернизации должна состоять в обеспечении максимальной привлекательности условий работы в России для западных компаний. Но станет ли Россия в результате такой стратегии одной из стран – лидеров научно-технического прогресса или только лабораторией, осуществляющей научное обслуживание транснациональных корпораций?