Арлетта взяла крем и впала в легкий транс, нанося его маленькой губкой на высокие скулы.
– Абрикосовый сюрприз, – поведала она Сабе, – лучший из оттенков. Потом она нанесла кисточкой чуть-чуть пудры-румян Лейхнера и легкие блики под бровями и по верху скул. Взяла розовую пуховку из лебединого пуха и слегка припудрила нос, потом – «тьфу» – поплевала на засохшую тушь, раскрыла шире глаза и подчернила ресницы. В напряженной улыбке растянула губы, подвела их контуры карандашом, затем нанесла губную помаду «Макс Фактор».
– Дорогое удовольствие, – сообщила она Сабе все тем же бесстрастным голосом, – но стоит того. – Жирный красный круг, который она оставила на бумажной салфетке, напоминал кровь.
Драматичным жестом Арлетта сдернула с головы повязку, и ее волосы упали на плечи золотистыми волнами. Она что-то замурлыкала, поправляя пальцами кудри. Финальный, надменный взгляд в зеркало – и она прижала ладонью волосы с правой стороны головы и скрепила их золотой заколкой.
– Красивые у тебя волосы. – Саба не могла оторвать глаз от своей новой знакомой. Арлетта была самой шикарной женщиной, каких она видела в своей жизни, а в этой ее пантомиме не было ни малейшего тщеславия.
– Ой, видела бы ты меня в прошлом году! – Арлетта оскалила зубы, проверяя, не окрасились ли они помадой. – В Валетте – это на Мальте – я зашла в салон, и там мне сделали перманент. А утром я проснулась и обнаружила, что половина моих волос осталась лежать на подушке. Представляешь? Я чуть не умерла от разрыва сердца.
Они засмеялись. Тут распахнулась дверь, и в гримерку ворвался толстый старик в белых перчатках, во фраке и больших лакированных полуботинках.
– Что я слышу? Знакомый колокольчик смеха! – Он поднял свои нарисованные брови.
– Боже мой! Малыш! – Арлетта вскочила и крепко обняла старика. – Я и не знала, что ты здесь. Мне никто не сказал.
Это знаменитый Вилли Уайз, – сообщила она Сабе. – Он работал в Брайтоне в группе «Агли Систерс». Мы вместе ездили в Северную Африку и на Мальту. Верно, мой сладкий?
А эту красавицу, – добавила Арлетта, – зовут Саба Таркан. Ты кто, милая? Субретка?
Саба ответила, что ее, возможно, возьмут на место певицы по имени Эльза Валентайн. Ее собеседники вытаращили глаза.
– Ого! – воскликнула Арлетта. – Ну и ну, значит, ты хорошо поешь. До меня дошли слухи, что в Тунисе у нее был срыв.
Саба похолодела.
– Из-за чего?
– Ой, я не помню, – ответила Арлетта. – С такими, как мы, это часто бывает. Многие остаются на обочине. Это…
– Ладно. – Вилли поднял руку, останавливая поток ее слов. – Не надо списывать ее со счетов. Меня послали за вами обеими. Ну-ка, лыжи в руки, коньки под мышку и марш в зал. Скоро ваша очередь.
Они опять шли по полутемному коридору. Впереди них шествовал надменный, щеголевато одетый блондин.
– Да, мой дорогой, я вернулся, – говорил блондин своему спутнику в военной форме. – После ярких огней я чувствую себя кротом, но что поделаешь. – Его спутник что-то промямлил в знак сочувствия, а блондин томным жестом откинул со лба прядь волос. – Ох, она была просто ужасна, – заверил он. – Ежеминутно жаловалась на все. И она отнюдь не настолько талантлива, как о себе возомнила.
Арлетта ткнула Сабу в бок и передразнила манерную походку блондина. Вот он открыл дверь зала. Сердце Сабы лихорадочно заколотилось. Ох, Иисусе Христе, Дева Мария и Святой Иосиф, что сейчас будет?! Ведь это сцена знаменитого Королевского театра! Через считаные минуты ее ждет триумф или позор. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она увидела, что сцена, кое-как разгороженная для прослушивания, выглядела до обидного маленькой – не такой, как она себе представляла, а намного меньше. Огни рампы не горели, все казалось призрачным и жутковатым. «Но нет, это не имеет значения! Что бы там ни было, – сказала она себе, – но я до конца жизни буду помнить эти минуты. Сейчас я буду петь и танцевать на этой сцене, и это само по себе уже кое-что значит!»
Блондин чопорно свернул свой плащ и положил на кресло позади себя. Он курил сигарету и что-то настойчиво говорил трем мужчинам в военной форме, которые сидели в партере среди пустых рядов кресел. На многих креслах до сих пор оставались следы той роковой бомбежки – известковая пыль и мелкие обломки кирпича.
В четырех рядах от них сидела бледная девушка в балетных туфлях; ее пальцы судорожно сжимали черную сумку. Возле нее примостился старый комик, молчаливый и задумчивый.
– Ну что? Начинаем? – прозвучал из партера бесстрастный голос. – Сегодня нам нужно много всего сделать. Старина Вилли, ты первый. Давай!
Рядом с тремя мужчинами заняла место стенографистка с блокнотом. Зазвучала музыка – трубы, свистки и нелепые, потешные тромбоны. На сцену выскочил старина Вилли в своих лакированных туфлях и закричал:
– Ну, вот мы и приплыли!
Арлетта крепко стиснула руку Сабы, вонзив ногти в ее ладонь.
– Вилли просто необходимо, чтобы его взяли, – прошептала она в полутьме. – Несколько месяцев назад у него умерла жена. Они прожили вместе тридцать четыре года. Старик раздавлен горем.
Вилли неуклюже опустился на артритное колено и дрожащим голосом запел «Миссисипи»
[33]
. Молчание аудитории показалось Сабе оглушительным – ни смеха, ни аплодисментов. Не имел успеха в партере и его следующий номер – коронный, как шепотом сообщила Арлетта: безнадежно искаженная версия детских стишков под названием «Крашеная Тапочка и Сорок Разбойников».
Зато Арлетта смеялась от души; к ней присоединилась и Саба. Вилли был действительно забавным.
После следующей шутки, про женское трико до колен и его полезные свойства – «раз – и его уже нет» – за оркестровой ямой встала призрачная фигура и спросила:
– Мистер Уайз, надеюсь, вы понимаете нашу линию в отношении пошлости?
– Простите? – Нервно моргая, старый актер подошел к рампе.
– В случае, если вас утвердят, вам придется давать нам на одобрение все сценарии. Мы четко знаем стандарты, по которым хотим жить. Надеюсь, вы тоже.
– Сэр, все своевременно и правильно. – Вилли стоял в синеватой дымке и напряженно улыбался. – Я понял предупреждение. – Щелкнув каблуками, он отсалютовал; трудно было понять, то ли он сделал это в насмешку, то ли просто от испуга.
Бледная девушка встала с кресла, сняла твидовое пальто и осталась в балетной пачке цвета морской волны. У нее оказались длинные ноги и замечательно красивые руки. Она порхнула на яркий свет и встала на сцене, вопросительно подняв очень тонкие брови. На ее бледном лице застыла напряженная улыбка.
– Янина де Вер. Я из Уэллс-Садлера, может, вы помните? – В ее звучном голосе слышались слабые следы Манчестера.
– Чем вы нас порадуете, мисс де Вер? – прозвучал вопрос из партера.