Париж встречает дождём - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Дюбург cтр.№ 20

После трех гудков включился автоответчик: «Здравствуйте. Это Тьерри Лакруа. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение или позвоните позже». Вера была готова к такому повороту, заранее подготовив и прочитав фразу: «Здравствуйте. Меня зовут Вера, я из России. Приехала в Париж на несколько дней. У меня есть письмо, касающееся Мари-Анж. Возможно, вы ее знаете. Пожалуйста, позвоните мне в отель, номер 439». Продиктовала название отеля, еще раз повторила номер комнаты и – стала ждать.

Руки дрожали. Она сделала это! Можно пропустить еще рюмочку. Заслужила.

Тьерри перезвонил минут через тридцать, Вера даже не успела заново разволноваться.

– Bonjour! Vous êtes Vera? Vous m’avez appelé? Qui êtes vous? [43]

Голос был приятный, что уже обнадеживало.

– Извините, я не очень понял, кто вы? И про какое письмо говорите?

У него была манера наслаивать вопросы, не дожидаясь ответа. Впрочем, если так подумать, он имел право сильно удивиться. Вера набрала воздух в легкие, закрыла глаза (она заметила, что так лучше говорит по-французски), и приступила. Однако то ли от волнения, то ли от выпитого коньяка забыла приготовленную последовательность повествования. Объяснение получилось сумбурным, скомканным и разобраться в нем было абсолютно нереально:

– Да, все правильно. Я вам звонила. Потому что у меня есть письмо. Его нашел мой клиент. Или купил. Он сам не помнит. Он был в Париже, а сначала поехал на Таити. Он из Сибири, из Красноярска. Вы же, конечно, знаете Сибирь? Нет, нет, царя убили не там. Его убили на Урале, но климат похожий. Урал знаете? Вы «Доктор Живаго» смотрели? Да, это Урал. А мой клиент живет в Сибири. Его фамилия Соломонов. Помните, такой царь был, Соломон? Да, разумеется, это уже другой царь. Не русский. Что? Почему у русского клиента фамилия нерусского царя? Почему Соломонофф, а не Романофф? Да откуда же мне знать. Подождите. Это неважно. Извините. Мне не так легко все объяснить. Я продолжаю. Мой клиент Соломонов раньше сидел в тюрьме. Нет, нет, никакой политики! Я вообще не знаю. Но он нормальный. Он всю жизнь мечтал съездить на Таити и кормить акул. Да нет же, это не опасно. Я и сама не знала. Подождите. Я продолжаю. Мой клиент Соломонов после Таити провел несколько дней в Париже. Он коллекционер. Всякие древности собирает. Он, правда, еще любит казино, но в Париже ему понравились блошиные рынки, букинисты и броканты [44] ваши. Вот там где-то он и нашел письмо, которое написал какой-то Ги, когда он ждал некую Мари-Анж. Любовное письмо. Скажите, вы его или ее знаете? – сквозь дебри рассказа, неоднократно прерываемого собеседником, она, наконец, подобралась к финалу.

– Это моя мать, – немного помолчав, сказал Тьерри. – Она умерла, – добавил он. – Я не понял, откуда вы ее знаете? И как вы нашли мой номер телефона?

«Вот бестолковый», – Вера растерялась, ожидая другой реакции. История теряла свой романтический флер. Чего доброго, «происки КГБ» заподозрит, им всем чуть что – КГБ мерещится. Тьерри, будто мысли услышал:

– Vous n’êtes pas du KGB? [45] – спросил он как бы в шутку, с легкой иронией, но ответа таки ждал.

Вера разозлилась. Выдать бы ему! Но ругаться по-французски она еще не научилась, а по-русски было бесполезно – не поймет. Уже практически потеряв интерес к любовным перипетиям «месье Желткова», как она его окрестила, Вера сделала последнюю попытку:

– Повторяю. На письме был номер телефона. Откуда я знала, что вы и есть сын той женщины? Теперь оказывается, это ваша мать. Я думала, что вам будет интересно прочитать письмо, которое адресовано вашей матери. Много лет назад. А вы задаете глупые вопросы. Извините. У меня нет ответа. До свиданья.

– Подождите! – закричал он. – Подождите, – сказал уже спокойнее. – Это вы меня извините. Давайте встретимся, если вы не возражаете.

И правда бестолочь! С чего бы возражать! А как бы он письмо получил? Тьерри предложил увидеться вечером после его работы, но, еще раз поглядев в окно – а дождь барабанил непрерывно, – Вера подумала, что хорошо бы остаться в отеле и перенести встречу на завтра. Как-то выдохлась после разговора, хотелось побыть одной, поразмыслить, подготовиться, наконец, учитывая привычку собеседника сыпать вопросами. Она попросила принести фотографии Мари-Анж, Ги, если, конечно, это возможно.

Затем, с чувством выполненного долга, Вера, сделав еще один – последний, сказала себе – глоток коньяка, счастливая и довольная, открыла шкаф: надо же наряд выбрать!

За окном по-прежнему в той же минорной тональности звучала музыка дождя. Это была ее самая любимая погода. Душу бы отдала, но только вот так, всю жизнь бы, слушать дождь. И еще – чтобы ветер, и листья бились о стекло, и капли стекали, как слезы. Невыплаканные и уже выплаканные вперемешку, потому что, если посудить, то какая разница? Чьи слезы? Да нет разницы. Чьи-нибудь. Потому что сегодня слезы, а завтра… Нет, нет, не надо солнца. Пусть так и будет: mélancolie…

«О, дорогие корпораты, о, дорогой зек Соломонофф, благодаря вам – я здесь. Дай вам бог больше денег, чтобы их немножко оставалось на меня, чтобы однажды я могла остаться еще раз где-нибудь, совсем одна, наедине с собой, и, право, мне никогда не будет скучно в такой компании…»

Еще ей подумалось, что когда-то это уже было. Сто миллионов раз было. Когда-то давно, парижской дождливой осенью, один грустный человек сидел и ждал звонка любимой женщины. А она… Так и не позвонила.

* * *

Договорились встретиться в холле отеля. Тьерри пришел минута в минуту, держа в руке розу. «Ничего, не урод», – ни с того ни с сего отметила про себя Вера, направившись в его сторону.

– Месье Лакруа? – переспросила на всякий случай. Тьерри, стоявший к ней в пол-оборота, повернулся:

– Да, да, здравствуйте, Вера, – он протянул руку для рукопожатия. Ладонь была теплая, хотя сам он вымок изрядно. Досталось и розе, едва не выпавшей при вручении, и коробочке шоколада от «Фошона», отрекламированного как «лучший парижский шоколад!»

– Дождь все еще идет? – спросила больше для приличия.

– Да, да, – радостно подтвердил очевидный факт, повторив для убедительности «oui, oui» еще пару раз, будто боялся, что ему не поверят.

Про таких, как Тьерри, говорят обычно: долговязый. Высокий, сутуловатый, худощавый, весь какой-то нескладный. Возможно, впечатление создавалось из-за непропорционально длинных рук, которыми он постоянно что-то задевал. На вид ему было лет сорок пять – сорок семь. Типично французская внешность: матовый цвет лица, темные волосы с буйно пробивающейся сединой, впрочем, его не старившей. Все смягчал взгляд: карие глаза с длинными, густыми, как у ребенка, ресницами смотрели приветливо, смущенно, не скрывая, однако, явного любопытства. Одет элегантно, но не «Бриони», определила наметанным глазом знаток мужской моды «а-ля нуворюсс». Сама она была в костюме от Эскады последней коллекции. Вся изящная и деловая.