Не/много магии - читать онлайн книгу. Автор: Александра Давыдова cтр.№ 58

— Иншек?… — начал было Глас, опознав того по описаниям засланного шпиона. Но осекся.

— Мм-м-мне! — пробормотал Иншек, бросая под ноги охранцам круглую ношу. — Мм-н-нее и полмешка камней хватит…

Из развернутой дерюжки смотрела остекленевшими глазами в небо голова свободца Колго. Аккуратно, по уши, отрезанная от тела, она стремительно бледнела щеками, а вдоль крыльев носа начинали синеть глубокие посмертные морщинки — признак лица, либо никогда не знавшего кеми, либо вылепленного настоящим творцом.

— Сумел все ж. Осмелился трус, — выдохнул Глас, махнул курносому Иншеку, который трясся от страха и пританцовывал с ноги на ногу, как жеребенок — подожди здесь, мол, потом разберемся с наградой, и скомандовал «в атаку, сломом!»

…

Писарь, когда понял, что им не отбиться, бросился в костер, утащил с собой три пуда отборной пыли и все бумаги. Кемь жарко горит, пышет, как праздничный порох — ничего спасти не удалось, обугленных костей — да и тех не осталось.

Младший волчонок забил девятерых, но был взят живым: бился, кусался и выл. Ему нахлобучили мешок на голову, спеленали, закинули на телегу и приставили шестерых конвоиров. На радость господину Герроту, чтобы по закону.

Обезглавленное тело Колго нашлось в свежей выгребной яме, засыпанное пучками серой болотной травы. Глас лично вытащил его, бросил в грязь. Задумался на секунду, стоит пнуть мертвого врага под ребра — или это недостойно того, кто может дослужиться до Её благословения. Решил ограничиться презрительным взглядом.

Вдруг дернулся.

Наклонился ниже.

Еще ниже.

Схватил мертвую ладонь, поднес к глазам.

Рывком задрал мокрый, дурно пахнущий дерьмом и смертью рукав.

Ладонь, запястье и предплечье были мастерски забледнены — другой и не заметил, не узнал бы ничего, если бы не звездочки на ногтях — цеховой знак творцов Карева.

А на плече еще крошечными, но уже яркими черно-малиновыми пятнами расцветали «поцелуи кеми». Знак либо старого мастера, либо ярого стража…

— Либо… гения? — растерянно пробормотал Глас и оглянулся. У края свободнецкого логова, возле кустов, чернела голова. Рядом с ней уже никого не было.

— Если завтра устанете, — говорила мать, сворачивая шерстяной плащ Лии и укладывая его на дно сумки, — то дойдите до края Каменной чаши и оглянитесь на вчера.

— Как это? — Лия громко засмеялась — будто колокольчики посыпались по ступенькам. Мать поджала губы: опять девчонка добро разбазаривает. — Как это — на вчера?

…

Потом оказалось, что проще не бывает. Когда Лия устала, старший брат, Рин, сначала подхватил ее сумку, потом, устав глядеть, как девочка спотыкается и загребает башмаками дорожную пыль, ухватил ее под руку.

— На спине не утащу, прости, — пробормотал он. — Нечего было и брать тебя с собой, раз нормально идти не можешь…

А про себя подумал: «Чтоб тебя… Нет, нет, нет, слово-стой, не думаю, не говорю». И оглянулся во вчерашний день, где были свежеумытые радугой улицы города, и крики над улицами, и разноцветные флажки, хлопающие на ветру. И никакой дороги в оправе серых жестких трав, ни палящего солнца, ни несчастных усталых сестренкиных глаз.

Тогда он и увидел Перекресток.

Прямо по стене дома змеилась надпись: «Отдых для путников, усталых от слова и дела».

…

Мед тянулся в миску зеленовато-лимонной прозрачной нитью. Воздух звенел пчелами, в лучах солнца плясали крошечные белоснежные лепестки. Хотелось подскочить с места и ловить их, весело хлопая ладонями, как в детстве. Но голова кружилась, а тяжелый сладкий запах будто прижимал к земле, окутывал теплым одеялом.

Лия пила чай с пряностями, неуклюже обхватив круглобокую кружку. По лбу, из-под челки каплями стекал пот. Было жарко, сонно и невероятно уютно.

Рин сглотнул слюну, зажмурился… потом не выдержал, быстро протянул руку, сунул палец под медовую «струну» и потянул в рот.

— Злозык! — охнул, скривившись. Даже отшатнулся от стола, едва не завалившись вместе со стулом назад.

Мед оказался горьким до одури, вяжущим, жгучим. Наполнил рот терпкой слюной с привкусом гнили, противной до того, что Рин невольно ухватился за горло двумя руками, чтобы сдержать позывы к рвоте.

Лия от неожиданности уронила чашку. По столу растеклось душистая лужа.

Будто из ниоткуда вынырнула хозяйка.

Хлопнула Рина ладонью по спине, чтобы перестал кашлять, скользнула к столу и смахнула на землю горячие капли. Одобряюще улыбнулась Лии, подхватила кружку, приподняла вопросительно.

Мол, еще налить?

— Д-да, — Лия вытерла лоб дрожащей рукой. — И брату. Можно?

Хозяйка скорчила понимающую гримаску, криво улыбнулась — понимаю, мол, такая вкуснятина без запивки не в то горло пойдет — и засеменила к водопаду с кипятком. Молча.

На камнях-уступчиках стояли разноцветные чайники. Одни стеклянные, прозрачные, радужные. Наполненные солнечными зайчиками и паром. Другие темные, из матовой нелакированной глины, толстые, приземистые. Были и стальные с длинными носиками, почти кофейники, и фарфоровые крошки, больше похожие на пирожные или игрушки.

Рин дышал широко открытым ртом, как пес на жаре. С ужасом глядел в спину хозяйке, которая нарочито медленно, совсем как герои в страшных ночных сказках, оглаживала бока чайников выбирая… Выбирая тот самый, вода из которого окончательно отравит Рина, свернет его язык шуршащим мертвым листком, склеит губы кровавой коростой…

И повинуясь мгновению паники, забыв о том, что он гость на Перекрестке, а потому — бояться нечего, Рин выбрался из-за стола и кинулся из чайного грота наружу.

…

Он опомнился только стоя над обрывом. Вниз убегала сиренево-желтыми волнами Долина Цветов. Гудела пчелиным голосом, швыряла в лицо охапки прохладного, скрипящего сладостью на зубах ветра.

Рин оглянулся.

За спиной остался пыльная дорога, низенький плетень из сухой травы и высокий дорожный знак, собранный из досок крест-накрест. За ним жалобно поскрипывала дверь.

— Не понравилось чего?

Хозяин, как и его жена, возник из ниоткуда, гулким «деревянным» голосом с левого плеча. Рин вздрогнул. Прочистил саднящее горло и прохрипел:

— Меда глотнул, не сочтите за дерзость. Теперь вот… голову проветрить…

Хозяин неодобрительно покачал головой.

— Предупреждал ведь.

— Уж больно вид у него аппетитный.

— Так и смотрел бы.

— Не удержался… — Рин внезапно похолодел. Спина и плечи покрылись десятками ледяных, колючих мурашек. Трус, зло бы тебе выговорилось! Проветриться сбежал. И оставил сестру. С той… С безъязыкой.