Аппетит - читать онлайн книгу. Автор: Филип Казан cтр.№ 91

Даже это было бы переносимо. Вернувшись в Рим, я прекратил пестовать свой гонор, потому что если Зохану и удалось чему-то меня научить, то тому, что довольство хозяина является истинной платой повару, а Гонзага если и не был в восторге от моей еды, то, по крайней мере, ел ее без нареканий. Но де Луго начал настаивать на таких точных подсчетах, требуя отчета по каждому зернышку и листику, что я зачастую горбился над учетными книгами до глубокой ночи, особенно после большого пира. О блюдах, которые мне хотелось готовить, оставалось только мечтать, а жил я на объедках с высокого стола, поскольку хотя мне полагался щедрый рацион свежей пищи – мясо, яйца (и рыба – в Великий пост и по пятницам), хлеб и пять фляг вина, – де Луго и Пьетробон ухитрялись сделать так, что моего пайка всякий раз было не доискаться. Поэтому я питался болотистой пищей Мантуи, да притом вчерашней. Я начал бояться спускаться в кухню по утрам: вдруг сегодня наступит тот день, когда стольник выведет меня из терпения. Но он никогда не переступал границы. Он умел ждать, как цапля.

Конец пришел из-за помолвки. Некий кузен кардинала Гонзаги собирался жениться здесь, в Риме, и его высокопреосвященство давал обрученным роскошный пир. Его планировали несколько недель, но все заказы получил буфетчик Транквилло: два гигантских сахарных льва – символы Гонзаги, мавританский пленник в позолоченных цепях – семьи невесты; сахарные копии собора Святого Петра, Колизея, других римских церквей, собора Мантуи, колонны Траяна, Пантеона, замка Сант-Анджело. Транквилло, всегда любивший выпить, проводил свои дни в каком-то припудренном сахаром горячечном бреду, и это подтверждало мои подозрения: ему достается бóльшая часть моего винного пайка. Что до нас с Луиджино, мы получили бесконечный список того, что требовалось приготовить, но все это оказались блюда, которые мы и так подавали снова и снова: водная дичь, рыба болот и озер, колбасы, рис и тыква – горы тыквы. Это было невыносимо. Луиджино, наделенный умом, склонным к порядку и подчинению, не особенно страдал, но для меня все это было как колесование.

Однажды Транквилло громко болтал о каком-то человеке, которого встретил в таверне прошлым вечером: его хозяин, торговец из Бари, только что вернулся из Индии и приехал в Рим, дабы поведать Папе о своих странствиях. По словам Транквилло, этот человек рассказал о чудесных сокровищах, которые привез его хозяин: статуи из золота и слоновой кости, шелка, пряности, каких никто в христианском мире никогда прежде не видел, и какие-то редкостные лекарства, а среди них некие листья, которые, если их пожевать, пробудят самого бессильного любовника, если… Транквилло поднял сжатый кулак. Если я понимаю, о чем он.

Я понял. В тот день перед обедом де Луго самодовольно вошел в мою кухню, сунул клюв в мои горшки, по своему обычаю, и обнаружил недостатки в блюде из мяса и риса, которое он заказал. Слишком много корицы, слишком много перца. Я что, пытаюсь пробудить у его высокопреосвященства самые низменные гуморы? Пытаюсь разогреть его, как… как… Я смотрел, как он подыскивает метафору, которая не запачкала бы его духовного хозяина чем-то плотским. «Как шлюху?» – чуть не вставил я, но не сделал этого, зато вечером сел и стал продумывать несколько блюд, не входивших в меню стольника.

На следующий день я изобразил легкую болезнь и вышел как бы на консультацию к хирургу. Следуя указаниям Транквилло, я нашел индийского путешественника и избавил его, по заоблачной цене, от чудесных листьев. Когда он спросил, для кого они, я сказал, что покупаю их по поручению мессера Лодовиго де Луго, благородного господина, которому требуется вся возможная помощь. Если достойный мессер понимает, о чем я.

Когда пришел день пира, я постарался, чтобы Луиджино взял выходной. Затем я вызвал трех лучших людей, истинно римских парней, грубых и готовых на все, и познакомил их с моими поправками к меню де Луго. Кухня кардинала была достаточно велика, чтобы человек, проверяющий блюда в одной части, не заметил спрятанные или замаскированные в другой. Честное слово, это было даже слишком просто.

И совершенно по-детски. Возможно, я пытался устроить розыгрыш, но с учетом обстоятельств и средств, имеющихся в моем распоряжении, в сделанном мной не было ни намека на сложность и изощренность. Если какая-то терпеливая душа, читающая это, еще не догадалась, то план был приготовить испрошенные блюда в соответствии с самыми высокими мерками качества, но аранжировать их таким образом, чтобы они являли собою, если можно так выразиться, игривое приглашение к осуществлению брака.

Блюдо из линя и угря было оформлено так, что острые головы угрей с растопыренными жабрами стремились через море изысканного желтого соуса (обжаренные сухарные крошки, красное вино и уксус, еще красное вино, упаренное до состояния дефрутума [26] , длинный перец, «райские зерна» [27] , гвоздика, все протерто через сито и подкрашено шафраном) к разинутому рту линя. На другом подносе возлежали жареные куропатки, пронзенные вертелами от клюва до задницы, а вертелы расходились кругом от великолепного петуха, ощипанного, зажаренного и вновь облаченного в собственные перья, хвост и голову с красным гребнем. Все это было собрано на каркасе так, что петух поднимал одну ногу и кукарекал в потолок. Внутри тушки я закрепил маленький серебряный сосуд (одолженный у алхимика, знакомого мне по Академии) с носиком не толще стебелька травы, торчащим из клюва, а под ним – крошечную спиртовку, которую зажег, когда подавальщики уже уносили блюдо. Сосуд был заправлен греческим вином с миндальным молочком, и я рассчитал, что вино закипит примерно тогда, когда блюдо водрузят на стол, и выплеснется из гордого петуха, обдавая насаженных на вертелы куропаток ароматным белым соусом.

Были спелейшие фиги, конечно же лопнувшие, поданные с вареными раками – эти яркие красные ребята столь же пристально интересовались фигами, как угри линем, – а также пирог с рукколой и орешками пинии, щедро приправленный чесноком и гвоздикой. Двусмысленные особенности любимых кардинальских тыкв – уж это вряд ли моя вина – тоже не остались без внимания. Были устрицы, жареные воробьи…

В некотором смысле я действовал как ребенок, украдкой рисующий член на стене общественного туалета. Но хотя задумка была грубовата, я вложил в каждое блюдо столько красоты, сколько смог. Запас специй подвергся разграблению; кухонный бюджет тоже. Я обыграл присущую заказанным блюдам неяркость и сделал насыщеннее каждый цвет, подчеркнул и усилил каждое свойство и ощущение. Все, что я знал об услаждении языка, все, чему научил меня Зохан, ушло в эту трапезу. Но на случай если кто-то не догадается, я заготовил еще одну штуку.

Перед каждым подаваемым блюдом гостям наливали особое вино. Я убедил Доннанцо, виночерпия, что мои индийские листья, которые гордо носили загадочные названия: бетель и каннабис, или ганжика, являются чудесной панацеей с гор Камбея и куплены мной у личного провизора Папы. Этот Камбей хотя бы в Индии? Есть ли там горы? Я понятия не имел, но ведь и Доннанцо тоже.

Я их, конечно же, изучил: бетель был большим, сухим, почти черным листом, пахнущим черным перцем, который в раскрытом виде напоминал формой женские органы – великолепный знак. Каннабис же, напротив, был длинным и зазубренным, как заостренная на концах двухсторонняя пила; он чуть припахивал хмелем. Доннанцо был заинтригован, особенно когда я рассказал ему то, что торговец наплел мне: кроме воздействия на органы размножения (эту подробность я от виночерпия утаил), они служили мощным стимулятором аппетита и помогали раскрытию входа в желудок. И когда я спросил, не кажется ли ему, что они дадут прекрасный настой, скажем, в дорогой мальвазии, которой он, без сомнения, собирается поить гостей, когда те рассядутся, виночерпий согласился. Вот так все и получилось. Моя это была идея или Доннанцо: чтобы вино гостям наливали мальчики в восточных костюмах? Не важно. Все пили до дна и продолжили пить, потому что внесли еду.