Аппетит - читать онлайн книгу. Автор: Филип Казан cтр.№ 77

Уже стемнело, когда наконец Проктор приковылял в обеденный зал трактира, где я с нетерпением ждал его. Я должен был бы тревожиться за него, но полностью, постыдно, с головой погрузился в свои планы спасения Тессины.

– Где ты шлялся? – выбранил спутника я.

Проктор был покрыт по́том и пылью, но выглядел целым и невредимым.

– В Санта-Мария ин Пантано.

– Где?

Он невнятно махнул в сторону окна.

– Я голоден.

– Я ждал тебя. – (Он пожал плечами.) – А что такое Санта-Мария ин Пантано?

– Монастырь. Очень красивый.

– А кто тебе про него рассказал?

– Рассказал мне? Рассказал мне? Я знаю его – и всегда знал.

Он повернулся ко мне спиной и отправился на кухню, из которой уже час доносились заманчивые запахи и выплывали интересные блюда. Выйдя оттуда, Проктор вернулся к столу и сел напротив меня:

– Я голоден, так что заказал еду.

– Боже правый! Как…

– Простую обычную еду. Умбрийскую еду. Она не повредит тебе, Доктор Ветер.

В нем появилась новая уверенность. Сейчас мне это кажется невероятным и нелепым, но тогда понимание, озарившее меня, было весьма свежим и удивительным.

– Проктор, – сказал я, – так ты и вправду из Умбрии?

– А откуда же, доктор задних ветров, нюхатель золотых жидкостей, о бреющий и обмазывающий, о щупающий, и тыкающий, и очищающий, – откуда, ты думал, я родом?

– Я… Значит, ты что-нибудь знаешь об Ассизи?

Проктор втянул свое раздражение сквозь сжатые зубы. Его шея начала подергиваться, но, по счастью, появилась подавальщица с огромным подносом исходящей паром еды.

– Что это, черт побери, такое? – вопросил я.

– Я повторю: это умбрийская еда! – рявкнул он.

– Но это же чечевица. Чечевица – самая грубая еда. Ее трудней всего переварить. Сосиски… – Посреди чечевичной дюны возлежала груда превосходных на вид толстых сосисок. – Сосиски прекрасные, признаю.

Но мое предупреждение, высказанное исключительно в силу привычки, слава Богу, запоздало: Проктор уже нагреб еды себе на тарелку и совал чечевицу в рот, ложку за ложкой, словно металлург, набивающий топку. Я наколол сосиску на нож, откусил кончик. Сок и жир ворвались в меня: свинина растаяла. Я ощущал каштаны, мох, луковицы диких лилий, корни и побеги лесной подстилки умбрийского леса. И конечно же, перец, соль и чеснок. Ничего больше. Проктор вытаращился на меня, потом быстро отвернулся. Мне показалось, я заметил улыбку, пробежавшую по его губам, прежде чем он открыл рот, чтобы засунуть туда еще целую тачку чечевицы.

Я тоже попробовал ложку чечевицы. Она была очень мелкая и бурая – конечно же, со вкусом земли. Этого я ожидал. Но эта разновидность оказалась более нежной: в ней ощущался намек на сосну, частично исходящий от розмарина, явно присутствующего в блюде, но частично от самой чечевицы. Я всерьез чувствовал, будто ем землю, но особую: пожалуй, это был какой-то вид шелковистой бурой глины. Маэстро Донателло переплыл бы океаны, чтобы лепить из такой, а мой дядя Филиппо использовал бы ее как пигмент, чтобы написать очи прекрасной кареглазой донны. Возможно, такой была бы на вкус земля под лучшим ореховым деревом в Италии, но об этом, наверное, лучше было спрашивать какую-нибудь свинью.

– Смотри хорошо пережевывай, – пробормотал я, накладывая себе на тарелку гору побольше.

Подавальщица вернулась с подносом нарезанной свинины: щека, салями, испещренная розовым жиром, ленты сала, перченый бекон. Ароматы были скользкие, яркие, как медный лист или кардинальская ряса. Я свернул полоску темного прозрачного окорока и положил на язык: он распался и превратился в поразительно кровавый туман, трюфельную завитушку, корицу и икру кефали. Я глубоко вдохнул и прислонился спиной к стене.

– Зачем мы едем в Ассизи? – спросил Проктор через несколько ложек. – Ты как-то не выглядишь человеком, который может отправиться в паломничество. – Он рыгнул, подчеркнуто, будто чтобы подразнить меня несовершенством своего пищеварения. – Если ты простишь меня за такие слова, выдающийся dottore, первосвященник Эола, хм, хм? Твоя святая – Бибиана, если я правильно расслышал твое бормотание и бурчание. Ты чирикаешь во сне, как любимая обезьянка старушки-вдовы. Бибиана или святая Тессина, а? Хм, хм? Я что-то не имею сведений о празднике такой святой.

– Что в тебя вселилось? – спросил я, вспыхнув.

Еда, а теперь язвительные слова Проктора выбили меня из равновесия.

– Ты же доктор. Каким может быть диагноз, когда человек ест прошутто так, будто шарит под женскими юбками? Какой гумор возрастает? Хм, хм? Кому из нас нужно слабительное, спрашиваю я?

– Я не доктор, – сказал я, зная, что смешон.

– Доктор, который не доктор, но который лечит. Изящная головоломка.

– Я был диететиком: чем-то средним между поваром и врачом. – Не раздумывая, я взял еще ломтик ветчины и позволил его вкусу захватить меня. – Но на самом деле я повар, – добавил я, помолчав.

И вот так, за чечевицей, копченой свининой и красным вином Монтефалько, я рассказал Проктору свою историю.

– Ассизи будет набит, как сосиска, – сказал Проктор. – Он будет кипеть и переливаться через край. Он будет… Я пользуюсь кухонными метафорами, Блюститель Ветров, в надежде, что ты поймешь их, хм, хм?

– Пожалуй, я уловил основное направление. Мы можем продолжить?

– Так ты говоришь, что муж твоей дамы сердца – напыщенное самодовольное животное, состоящее из гордыни и тщеславия, для которого внешняя пышность – это все, так?

– Более-менее точно.

– Тогда он остановится на каком-нибудь из больших постоялых дворов. – Проктор выпалил четыре названия. – Но он загодя закажет комнаты и стол письмом. Чего ты не сделал, так, хм? Значит, мы остановимся в Беванье, от которой можно доехать за утро.

Все было решено. Мы проведем ночь на четвертое октября в Беванье, а потом я рано утром поеду в Ассизи, проскользну в толпу паломников и стану искать Тессину. Довольно просто – так казалось, пока мы ехали вниз по холму к Беванье: этот городок, обнесенный стеной, стоял на краю широкой плоской долины, обрезанной горами. Мне сразу понравилось это место: мирное и спокойное, а его дома пестрели деревом и древними камнями, будто лоскутное одеяло. Расположенная более чем в пятнадцати милях от Ассизи, Беванья уже переполнилась паломниками, и нам повезло, что нашлась последняя постель на чистом постоялом дворе сразу за пьяццей. Мы взяли самую дорогую комнату, а из-за праздника она стала еще дороже. Там имелась настоящая кровать – огромное четвероногое чудовище из резного дерева, за долгие годы почерневшее от касания множества рук. Я был бы вполне счастлив делить ее с Проктором, но он, как обычно, наметил себе место на полу, в углу, ближайшем к окну.

Я почти не спал. Ночь казалась бесконечной, и в итоге я вышел наружу и прошелся по улицам в компании кошек и звезд. Последние кузнечики этого года храбро распевали с колючих зарослей ежевики и живых изгородей, окружавших маленькие садики ближе к городской стене. На одной что-то сияло: это оказался цветок шиповника, запоздавший на месяцы. Я подумал о святой Кларе Ассизской, которая заставила розы расцвести зимой, и сорвал цветок в качестве талисмана с таким чувством, будто получил благословение.