Аппетит - читать онлайн книгу. Автор: Филип Казан cтр.№ 34

Кухня громыхала и дребезжала в полную силу. Мне до смерти хотелось попасть к шкварчащей сковороде, приготовить что-нибудь, но, как обычно, для меня это было так же недостижимо, как для мальчика на побегушках. Я уже нарезал полкорзины свекольной ботвы, механически двигая ножом и наблюдая за работой остальных, когда мой взгляд остановился на противне, поставленном слишком близко к огню. Его наполняла белая кипящая жидкость – драгоценное бланманже. Зохан отошел в уборную, иначе он бы уже набросился на повара. Не раздумывая, я указал на грузного и коренастого человека, который стоял рядом с огнем, почесывая нос. Его звали Ненé; этот парень бродил по всей кухне неторопливо и нарочито, преисполненный уверенности в себе, но, кажется, никогда ничего не делал, а только путался под ногами.

– Ты! Какого дьявола ты творишь? Сними с огня и перемешай! Кто тебе сказал перестать мешать?

Человек послушался, а потом гневно уставился на меня, преданный собственной привычкой повиноваться.

– И ты! – продолжал я, переведя взгляд на резавшего лук парня – молодого, однако старше меня. – Разве так режут лук? Почему бы не подать мессеру Лоренцо целую луковицу на тарелке? Чокнутый… Как яблоко? Ты пытаешься убить мессера Лоренцо, да? Как он должен переваривать эти огромные куски?

Нене теперь мешал бланманже, но угрюмо и вяло водя ложкой туда-сюда в густой белой массе, как будто все это было ниже его достоинства. Я выхватил ложку из его руки и плечом оттолкнул недотепу с дороги.

– На меня смотри, да?

Бланманже – штука тонкая, его трудно приготовить, еще сложнее приготовить безупречно, а вот испортить можно в мгновение ока. Козье молоко, рисовая мука, протертая каплунья грудка, сахар и розовая вода. Оно должно получиться белым, как внутренняя сторона бедра девственницы, и белизна его – мерило искусности кухни.

– Надо быть нежным, как будто младенца держишь.

Все работники бросили свои занятия и уставились на меня со всем отвращением и ненавистью, которые до сих пор мариновались внутри их. Я понял, что наделал, а затем в мою голову пришла мысль: «Они сейчас меня убьют», потому что суставы пальцев уже белели вокруг рукоятей ножей, ручек кастрюль, пестиков. Я переводил взгляд с одного лица на другое, возможно пытаясь прикинуть, кто набросится на меня первым. Но в этот момент в кухню вошел Зохан.

Никто не сказал ни слова, однако он все понял. Он узнал. Не шевельнув бровью, он подошел туда, где стоял я рядом с противнем с бланманже. Он посмотрел на Нене, на меня, затем его яростный взгляд вобрал стол, огонь, каждую живую душу в кухне, всех застывших столбом в ожидании. Маэстро поднял палец, макнул его в бланманже, задумчиво сунул между сжатыми губами. Его глаза закрылись, опять открылись и вонзились прямо в мои.

– Перекипело.

– Маэстро! – запротестовал Нене. – С ним все хорошо!

– Я тебе говорил! – сказал я Нене. – Он мешал его так, как спящий мнет свой член, маэстро.

– Это было не очень-то профессионально, а, Нене? – спросил маэстро.

– Но…

– Нене, ты ленив. Мы все тебя тащим и поддерживаем: я, все твои друзья здесь. Милая маленькая Плясунья пыталась оказать тебе услугу. Выметайся с моей кухни и не возвращайся. Твой заработок я пришлю с кем-нибудь.

С этими словами Зохан повернулся ко мне и облокотился о стол, так что его затылок оказался в паре ончиа [12] от лица Нене. Я видел, как шевелятся губы несчастного, цвет утекал с его обычно румяных щек. Он поколебался мгновение, возможно ожидая, что кто-нибудь придет ему на помощь, но в кухне царила полнейшая тишина, лишь потрескивал огонь да шипела горячая вода и масло. Расправив плечи, парень развернулся и вышел из кухни, неуклюже и слишком быстро.

– А теперь ты, Плясунья. Какие острые глаза Всевышний тебе дал! Какое чутье на промахи твоих товарищей! Что нам теперь делать с этим бланманже, не подскажешь?

– Выбросить и начать заново, – жизнерадостно ответил я, ища на лице маэстро хоть какое-нибудь чувство.

– Верно. Верно. Тогда отнеси его в нужник, хорошо? И как думаешь, ты сможешь сделать нам новое вовремя для подачи на стол?

– Конечно, маэстро!

Радость раздувала мне ребра.

– Я не сомневаюсь, что ты смог бы. Но вместо этого ты возьмешь лопату и метлу и вычистишь отхожее место и помойный двор, так чтобы даже мессер Лоренцо не побрезговал есть свой ужин с этих камней.

Молчание. Но я чувствовал их: все глаза, сосредоточенные на мне, и каждый взгляд горел ненавистью, злостью и радостью от моего падения. А прямо передо мной маэстро, массивный и неподвижный, словно дорожный столб на перекрестке, куда я внезапно пришел. Еще минуту назад я и не думал, что заблудился, но теперь вдруг оказался перед выбором… между чем и чем? Передней дверью и задней? Побегом и унижением? Жизнью, какой-никакой, или смертью всего, что для себя навоображал. Затем я вспомнил о Тессине, о том, как хотел ей рассказать, что работаю на Медичи, что стану важным человеком.

И тут я выбрал. Кивнув маэстро, я прошел мимо него к противню с бланманже, взял его и двинулся вдоль длинных столов. Уже поднимался смех, облегчение и брань вырывались наружу со звуком, подобным басовитому гулу мух, только хуже. Куда хуже, чем ожидавшие меня на навозном дворе рои мух, плотные и липкие, как мокрые простыни.

Весь день я трудился в нужнике и на дворе, поначалу затыкая нос, потея и покрываясь пятнами и пропитываясь мерзостной грязью, которую разгребал, пока сам не стал более отвратительным, чем любой из вонючих работяг, над которыми всю жизнь насмехался. Другие повара выходили и уходили, справляли большую и малую нужду, ведрами выбрасывали помои, заходясь от хохота над моей печальной участью. Но они не сказали мне ни слова. Маэстро не появлялся.

Я не решился идти домой тем вечером, мне было слишком стыдно и противно от собственного состояния и той глупости, которой я это на себя навлек. Я прокрался в конюшни и скорчился в пустом углу. К утру у меня затекло все тело и я умирал с голоду, но вернулся и продолжал работать до полудня. Потом, больше не в силах выносить голод, ускользнул и пробрался задними улочками и проулками к человеку, о котором непрестанно думал уже много часов.

Уголино мешал в своих горшках, здоровенная кривая ложка выписывала изящные дуги в кипящей похлебке. Увидев меня и грязную руку с монетой, он не выказал никаких признаков отвращения или даже удивления. Я схватил миску с рубцом и, словно животное, начал нагребать его в рот.

– Мессер Уголино, – выдохнул я, когда самые острые мучения голода были придушены, – вы меня спасли.

Он смотрел на меня секунду из-под серых бровей, а потом вернулся к горшкам.

– Это правда, – продолжал я. – Во всей республике не найдется такой еды, как эта. Я готовлю на кухнях Медичи…

На этом его взгляд кратчайшее мгновение задержался на моих отвратительных, провонявших дерьмом лохмотьях, черных руках, грязных потеках на лице, а потом вернулся к изучению рубца и лампредотто.