— Резервы в боевой учебе у вас есть, и немалые, — подводя итоги проверки, сказал Кузнецов. И уже не по-уставному, улыбаясь, добавил: — Вы, Георгий Никитич, мне нравитесь. Но, чур, носа не задирать!.. Вскоре после отъезда командующего флотом Холостякова вдруг арестовали, прямо в машине с его груди сорвали орден Ленина. Он был осужден на 15 лет! Что же случилось? Холостяков предложил увеличить в два раза автономность подводных лодок, их способность решать задачи на значительном удалении от базы и даже во льдах, что и подтвердила потом война. Его предложение было истолковано как вредительство. Николай Герасимович приложил немало усилий, чтобы освободить Холостякова. Прибыл он к нему в Москву в 1940 году из Ольгинского лагеря. До слез растрогался бывалый подводник. Нарком стал успокаивать его, подал стакан воды.
— Тогда, в тридцать восьмом, я был бессилен тебе помочь, — сказал Николай Герасимович. — И только став наркомом ВМФ, мне это удалось… Ладно, Никитич, успокойся, давай побеседуем, чем тебе заняться сейчас. Пойдешь командиром 3-й бригады подводных лодок на Черноморский флот? Сам же говорил, что жена болеет, всю зиму провела на передовом эвакопункте действующей армии во время конфликта с белофиннами, подорвала свое здоровье. А там, в Севастополе, сам знаешь, теплынь, как пишут поэты, солнце льется с крыш.
— Это то что мне надо, — улыбнулся через силу Холостяков.
Позже, когда на флотах были введены отделы подводного плавания, Кузнецов, будучи в Севастополе, подписал приказ о присвоении Холостякову звания капитана 1-го ранга и поставил его начальником отдела подводного плавания Черноморского флота, но война внесла коррективы в его службу: нарком назначил Холостякова начальником штаба Новороссийской военно-морской базы, а чуть позже — ее командиром.
— Я подводник, товарищ нарком, а вы…
Но Кузнецов не дал ему договорить:
— Принимайте дела, Георгий Никитич, и наводите порядок.
Кузнецов внимательно слушал Холостякова, и то, что тому удалось сделать, вызвало в его душе спокойствие: все суда, большие и малые, перевозят войска и грузы. Холостяков признался, что поначалу ему было тяжело, никак не могли управиться с танками «КВ». Как их морем переправлять на сушу? Мехлис{Мехлис Лев Захарович (1889–1953) — советский государственный деятель; в 1937–1940 гг. начальник Главного политического управления РККА, в 1941–1942 гг. заместитель наркома обороны, в 1946–1950 гг. министр Госконтроля СССР.}, находившийся в Керчи в качестве представителя Ставки, спросил начальника штаба флота адмирала Елисеева, могут ли моряки доставить эти танки в Крым? Елисеев ответил утвердительно. Мехлис тут же позвонил по ВЧ Сталину и сообщил, что тяжелые танки «КВ» можно отправлять в Новороссийск. Но больших кранов в порту не оказалось, а чем будешь спускать в трюм и выгружать оттуда многотонные «КВ»?
— Мне тогда было не до шуток, — признался Холостяков. — Я едва не поседел, пока отправил танки.
— Как же вы справились? — спросил нарком.
— Своим ходом они поднимались на палубу судна «Земляк», оно не очень большое, но широкое и остойчивое. Как мы это делали? Трюмы загружали балластом, а палубы покрывали настилом из железнодорожных шпал — по ним и шли танки. Но помучились мы над этим изрядно, — добавил Холостяков.
Поздно вечером Кузнецов вернулся в Краснодар. Буденный как раз ужинал и пригласил его к столу.
— Рано утром, моряк, летим с тобой в штаб Крымского фронта. Знаешь, где он находится? В селе Ленинском. — Усы маршала дернулись. — Так что поешь и ложись спать.
Летели они на «кукурузнике» и приземлились на пятачке земли, изрытом снарядами и бомбами. Ярко светило солнце, небо было голубое и тихое. Время от времени доносился гул орудий.
Командующий фронтом генерал Козлов был в штабе. По его суровому лицу Кузнецов понял, что он чем-то озабочен. Здесь же был и Мехлис. Невысокого роста, худощавый, с копной черных, как у цыгана, волос, он стоял у карт и громко говорил начальнику штаба фронта о том, что немцы вряд ли начнут наступление, Манштейн, мол, побил себе зубы под Севастополем, и теперь ему не до Керчи.
— Вот в этом я с вами, Лев Захарович, не согласен, — усмехнулся Буденный, здороваясь. — Немцы усилили бомбардировку Новороссийска и других баз, стало быть, они готовят удар на этом направлении. — Маршал взглянул на Кузнецова. — Вы куда поедете, Николай Герасимович?
— Если не возражаете, к командиру Керченской военно-морской базы контр-адмиралу Фролову, потом в Поти: там меня ждет Октябрьский. Я звонил ему.
— К вечеру вернетесь сюда? Тогда жду вас.
К адмиралу Фролову Кузнецов поехал вместе с членом Военного совета Азаровым. По дороге поинтересовался, как идет разгрузка кораблей и судов.
— Крайне медленно, — ответил Азаров. — Не хватает кранов, другой техники. Помочь бы Фролову, а Мехлис только покрикивает на него.
Адмирал Фролов обрадовался приезду наркома. В разговоре был прям и мыслей своих не таил.
— Я не уверен, что мы защитим Керчь, — вдруг заявил он. — Только прошу меня правильно понять, товарищ народный комиссар. Я вовсе не паникую. Я сужу по тому, сколько у нас на флоте танков и самолетов и сколько их у немцев.
— Дерзко, однако, Александр Сергеевич, — сухо заметил Кузнецов. — Если бы я не знал вас, то сказал бы другое… Ситуация в Крыму, разумеется, не из легких. Танков и самолетов у нас, конечно же, меньше. Так что же теперь, сдаваться врагу на милость?
— Да вы что, Николай Герасимович! — Страх мелькнул в глазах адмирала. — Я не о том… Как вы могли подумать? — Он посмотрел на члена Военного совета Азарова, словно искал у него поддержки. — Если снова грянет огненная буря, мы все как один пойдем на врага. — Он вздохнул. — Куда желаете пойти, товарищ нарком? Может, в морскую бригаду? Я готов ехать с вами…
«Фролов горячится, а человек он надежный», — думал Кузнецов уже в самолете, когда летел в Поти на встречу с комфлотом.
Адмирал Октябрьский, не в пример Фролову, был настроен оптимистически.
— Будем драться не на жизнь, а на смерть, но Севастополь врагу не отдадим! — произнес он. Но, увидев, как нарком хмуро повел бровями, добавил: — Я вовсе не бахвалюсь, Николай Герасимович. Такие заявления я слышу от моряков и обязан о них сказать.
— Филипп Сергеевич, давайте лучше поговорим о деле. — Нарком сел за стол. — Манштейн не смирится со своим поражением под Севастополем в прошлом году и постарается взять реванш.
— Ясное дело, этот фашист спит и видит Севастополь, — чертыхнулся комфлот. — Пусть наступает, он получит сполна. — И без всякого перехода спросил: — А десанты мы будем высаживать?
— Будем, Филипп Сергеевич, и не раз, — сказал Кузнецов. — Я бы хотел, чтобы вы учли уроки прошлых десантов. Все положительное, что в них было, надо взять на вооружение.
— Опять станем мучиться, — пробурчал Октябрьский. — Ведь на флоте нет кораблей спецпостройки. Приходится иметь дело со шлюпками, баркасами и рыбачьими лодками.