Последний Иерофант. Роман начала века о его конце - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Корнев, Владимир Шевельков cтр.№ 59

«Легавыми? Ч…т!» — поймал вдруг себя на презрительном словце из блатного жаргона Викентий Думанский, испугано представив, что, никогда раньше не задумывавшийся об этом, теперь еще, не дай Бог, вместе с телом приобрел пока что не проявляющиеся воровские повадки и уголовный образ мышления, будь он неладен. «Этого еще не хватало — избави, Господи!» Тщетно он внушал себе, что с «благонамеренной» толпой нужно лишь хорошенько слиться, дабы не вызывать раздражительных подозрений — и раньше-то родовому дворянину с «лица необщим выраженьем» претило подобное, словно бы нарушалась юридическая презумпция невиновности, а теперь, когда вдруг особенно остро ощутил душой и телом не возвышенное «соборное» начало, как в храме, а низкий, «статистический» инстинкт стада, к горлу подкатил ком удушающей гадливости. В какой-то момент Викентий Алексеевич буквально физически не смог заставить себя двинуться дальше — словно окоченел! Неизвестно, сколько бы продолжался этот ступор, всеохватный «паралич», только навстречу «зазевавшемуся» субъекту, словно прочитав его мысли, уверенно шагнул почти до глаз закутанный в форменный башлык жандармский чин. Из-под плотного шерстяного сукна отчетливо прозвучало:

— Кто таков? Что тут мнешься поперек дороги? Язык проглотил?! А ну, малый, предъяви-ка документы!

Вот тут-то подгоняющий панический страх взял верх над капитулировавшим измученным рассудком Думанского: очнулся адвокат только в соседнем квартале на задворках магазина готового платья. В памяти беспорядочно мельтешили полицейские свистки, перебивавший их трели бешеный стук собственного (кесаревского?!) сердца и оглушительный шум крови в ушах, да брошенная кем-то из блюстителей порядка жалкая оправдательная фраза, мол, идет серьезная операция, а посему нечего на всяких «мазуриков отвлекаться». «Мазурик» с некоторым облегчением перекрестился, но внутренний голос продолжал подгонять его, не позволяя успокоиться и на минуту: «Нет, так дело не пойдет! Разве я хоть чего-то добился? Не сметь расслабляться и опускать руки! Необходимо срочно предпринять что-то действенное. Господи, настави и вразуми, ну пошли мне хоть крохотный шанс».

Шанс воплотился в извозчика, стоявшего в ожидании клиента у Красного моста, там, где Гороховая пересекает Мойку. Это был какой-то странный извозчик: не лихач, не обыкновенный «ванька», чьими услугами адвокат недавно побрезговал бы (впрочем, сейчас и «ванька» устроил бы его).

По виду вроде бы вчерашний крестьянин с веселой мохнатой лошадкой в упряжи, возница был рыжеват и розовощек, одет опрятно и тепло, как раз по крещенскому морозцу, но в то же время «наособь»: в заячьем треухе и таких же рукавицах, в нагольном тулупчике-куртке все с той же серенькой меховой оторочкой, поверх ворота топорщился широкий шарф домашней вязки. «Чухонец, кажется. Откуда-нибудь из-под Гатчины или Райволова. [72] Не по сезону явление — до Масленицы еще больше месяца, а он уже в городе». Среди обычных извозчиков петербуржец Думанский впервые встречал чухонца. «Стоило подумать о „ваньке“, а вейка [73] тут как тут! Казус».

— Харос-сый пар-рин, кут-та прикас-сете атвести? — добродушно, характерно налегая на «с» и растягивая слова, осведомился невский абориген, приметивший, с каким любопытством и тоской в глазах разглядывает его дрожащий, видимо от холода, прохожий. — Тсем смак-ку па-мак-ку. Сто-сс не памот-ть? Меня Тойва сват-т.

— Поможешь? Скажи, Тойво, почем нынче такая упряжка?

Извозчик решил, что его спрашивают о плате за проезд.

— Да ты, братец, вижу, не понял. Я хочу купить сани твои и лошадку!

Финн закрутил головой с видом оскорбленного достоинства:

— Не-ет! Не пратаетса, пар-рин. Эта-та хлеп-п мой.

Потом рассказал, что у него на мызе шесть ртов, пять детей и жена на сносях, а летом сгорела мельница, кормиться теперь нечем, вот он и «присол ран-на ф исвос, стоп-пы сарапоттать, а лошадка — трук, трук-ка расве прот-тают?»

Плохой игрок, к тому же лишенный возможности выбора, Думанский пошел ва-банк. Он вынул из кармана часы и протянул извозчику, подбрасывая на ладони, чтобы тот мог ощутить вес роскошной «луковицы». [74]

— Смотри, Тойво. Вот этот золотой швейцарский брегет с драгоценными камнями на крышке стоит не меньше, чем полтысячи целковых. За эти деньги ты купишь целую конюшню, потом откроешь собственный извоз…

— О-ля-ля! — глаза бывшего мельника загорелись. — Са полтыс-си руп-плей — ты-сся плакотарностей! Харос-сае тел-ло, вык-котное…

«Сейчас ты и друга продашь», — без радости подумал Викентий Алексеевич. Тойво предположил, что «пар-ри-ну» нужно последить за женой.

— Исфес-сное тел-ло…

Адвокат услышал в последней фразе каламбур. «Если бы тебе было известно, чье у меня тело, плохи были бы мои дела!»

— А вить я, каспат-тин Ке-ессареф, осчень таше вас приснал. — Чухонец точно прочитал мысли адвоката и тот, ошарашенный, застыл, не зная, куда бежать, но, вспомнив про револьвер, решительно наставил его на хитрого извозчика.

— Уп-перите пистолет-тик-та, та-аварись, Тойво не фытаст!

Из дальнейших его слов следовало, что у него сам брат был «поллитисеский», «соссиалист-рефлюссанер» и его повесили не так давно в «Слюссельпуркке».

— Моссет, слыс-сал, трук-к? Тел-ло Перкелляйнен… Та-а-а… Снат-тит я толл-сен вам памакать, та-а-варись!

Он снял с себя теплые вещи — ушанку, куртку, даже шарф, всучил «Кесареву» впридачу к упряжке и, не побрезговав пальтишком «товарища» на рыбьем меху, на прощанье пробасил, улыбаясь:

— Пери, пери! Я не ме-ерсну. Я тос-сэ са сфапот-ту на-рот-та. Я фински патриот! Я фыппь-ю секотня са пратта, а ты тос-се фыппей са наро-отт. Ну, ехай с поо-кам мимма сантармы!

«Не-ет! Чухна ты неблагодарная, а не „сфапо-отный патриот“!» — кипятился дворянин-законник Думанский, немилосердно нахлестывая мохнатую савраску. — «Разве не Белый Царь освободил их, дал им автономию?! Чернь!»

Наконец, уняв гнев, он остановил возок, вспомнив бдительного жандарма, подтянул вязаный шарф к глазам на манер башлыка, и направился к цветочному магазину Эйлерса. [75]

Бог знает, за кого приняли его лощеные продавцы, но безропотно упаковали щедрому покупателю громадный букет роз в изящную плетеную корзину. «Ну теперь-то можно встретиться с Молли без лишних подозрений, без препятствий. И предупредить ее! — подумал он, надежно спрятав тревожную записку среди бутонов. — Найдет, догадается — я же всегда вкладывал так визитки».