Записки бостонского таксиста - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Бухин cтр.№ 70

Но вот заключительный аккорд вечера: прозвучала в записи песня Шаинского на слова г-на Баблояна в исполнении самого композитора. Однако Шаинский несколько переиначил авторский текст. У г-на Баблояна песня начиналась так: «Человек родился, чтобы жить, любить…» и т. д. А Шаинскому, как всякому порядочному еврею, обязательно надо было, чтобы последнее слово осталось за ним. У него это получилось таким образом: «Человек родился, а зачем?» Мало того — он настойчиво повторял эту фразу, как кувалдой, заколачивая её в головы слушателей. Но мелодия была прекрасна, правда с некоторым еврейским акцентом.

«У кого есть какие-либо вопросы к докладчику?» — обратился к публике председательствующий. Тут сразу поднялся один из слушателей и начал что-то говорить. Вначале нельзя было разобрать, что он хочет. Человек этот мямлил, одно слово у него цеплялось за другое; но писатель Баблоян сразу сообразил в чём дело.

— Вы хотите спросить или рассказать? — обратился он к косноязычному слушателю.

— Рассказать, — отвечал тот.

Нудным голосом этот человек стал излагать историю, которая оказалась чрезвычайно интересной. Это был рассказ о том, как один советский художник захотел стать академиком, хотя знал, что наверху уже принято решение забаллотировать его. Тогда он придумал такой ход: купил несколько бутылок хорошего коньяка, закуску и поехал к знакомому академику. Когда они распили бутылку № 1, художник сказал академику:

— Дорогой мой, я знаю, что принято решение забаллотировать меня. Пожалуйста, будь другом — брось завтра в корзину белый шар. Пусть хоть один голос будет за меня. Это ничего не решит, но мне будет не так обидно.

— Хорошо, мой милый, — сказал академик, — я сделаю это для тебя.

Затем художник поехал к другому академику, и когда они распили бутылку № 2, художник сказал:

— Дорогой, пожалуйста, будь другом — брось завтра в корзину белый шар. Пусть хоть один голос будет за меня. Это ничего не решит, но мне будет не так обидно.

Таким образом художник объехал всех академиков, и в результате после голосования в корзине оказался только один чёрный шар, который принадлежал председателю комиссии. Что-либо менять уже было невозможно, несмотря на отрицательное решение в высших сферах.

Тут следует отметить, что писатель Баблоян, как опытный хирург, нашёл путь к сердцам слушателей, сумел расшевелить их; и потому многие люди в зале стали порываться рассказать некоторые истории и анекдоты из своей практики, но председательствующий энергично пресёк эти попытки и объявил перерыв.

Публика весело кинулась к столам с закуской и вином, а я тихонько поднялся со складного стула и вышел на улицу. Сладкое я не ем, вино не пью — только водку, которой не было. На набережной гулял северный ветер и океан был неспокоен, но я был доволен: выступление московского гостя на американской земле состоялось.

Мы ехали из Бостона в Вашингтон. В вагоне была обычная дорожная суета: одни люди, едущие на короткие расстояния, выходили, а их места сразу же занимали другие. Но трое пассажиров, так же как и я, сели в поезд в Бостоне: некрасивая и немолодая мексиканка с усталым лицом, разговорчивый ирландец лет сорока и державшийся особняком, среднего роста плечистый гражданин с порывистыми движениями, ещё нестарый, но с преждевременной проседью в шапке тёмных прямых волос. Как все долго едущие вместе люди, мы скоро перезнакомились. Пошли в ход всякие дорожные истории. Нервный гражданин сначала отмалчивался, а потом оттаяв, тоже внёс лепту в общий разговор. Оказалось, что он родился на Украине и живёт уже почти двадцать лет в Америке. Рассказ его показался мне интересным и я передаю его почти без изменений, добавив только небольшие пояснения, которые этот человек иногда делал специально для меня по-русски, и стихи, подаренные им при прощании.

— Стихи я сочинял с 13-и лет. Ни в детские, ни в зрелые годы я никогда не помышлял их печатать, даже больше: почти никому не показывал их. — «Скучен вам, стихи мои, ящик», — сказал Кантемир. Но мои стихи терпели. Как-то, живя уже в Америке, надумал я совершить поездку в Россию, в Санкт-Петербург и Москву, и была тайная мысль показать свои стихи знатокам. Вот тогда, заказывая билет и въездную визу в одном из многочисленных туристических агентств, я познакомился с ещё молодой, привлекательной блондинкой. В очереди за билетом я был следующим за ней. Возможно, когда-то волосы у неё были несколько другого цвета, (при современных достижениях химии это трудно определить); и, возможно, она была не так уж молода. Но, как говорят французы, женщине столько лет, на сколько она выглядит. Тогда это случайное знакомство не имело продолжения. Прошло довольно много времени, но как-то вечером, проезжая в том районе, я увидел её стоящей на автобусной остановке. Молодая женщина согласилась с моим предложением отвезти её домой и с тех пор изредка звонила в дождливую погоду с просьбой помочь добраться на работу, (она работала проектировщиком в небольшой архитектурной фирме), или, наоборот, в вечернее время заехать за ней.

Человек я от природы застенчивый, несмотря на солидный возраст, с дамами неумелый и, кроме того, неторопливый в делах, следуя в жизни совету Марка Твена: «Никогда не делай завтра то, что можно сделать послезавтра». Теперь я понимаю: в любви, как на войне, промедление — смерти подобно. Но это я сообразил значительно позже.

Однажды, когда я остановил машину под сенью старых клёнов, и мы сидели, любуясь плывущими над океаном вечерними тучами, она вдруг забеспокоилась и заявила, что ей за ворот блузки заполз жук. Мне бы смело отправиться на поиски сбившегося с дороги жука, но моя природная неловкость сработала, и я вёл себя недопустимо культурно. Перед самым отъездом я пригласил её в один из живописных ресторанчиков, каких много на океанском побережье. Своё приглашение я мотивировал тем, что следует отметить мой отъезд и выпить за успешное путешествие. Мы провели прекрасный вечер, но я опять вёл себя недопустимо культурно. Потом я уехал в Россию и пробыл там довольно долго.

Когда я вернулся, наши встречи возобновились, и не только в дождливую погоду. Моя знакомая всегда стремилась наполнить каждый свой день маленькими удовольствиями, но её возможности были ограничены экономным мужем и семейными обязанностями. Тем не менее, она старалась прожить каждую минуту наиболее полно и разнообразно. Ей не лень было проехать несколько лишних километров более длинной дорогой, чтобы полюбоваться океанским видом; в ресторане она всегда заказывала мне одно блюдо, а себе другое, чтобы потом частично обменяться едой; и уж, конечно, каждый раз она выбирала другой ресторанчик, благо их было бесчисленное множество на океанском побережье. — «А вы осмелели после приезда из России», — как-то заметила она, когда я левой рукой вёл машину, а правой занимался более привлекательным делом. Все большие вольности, которые мне позволялись, она обозначала словом — «буянить». Однако дама приятная во всех отношениях ситуацию всегда контролировала чётко и, когда я начинал «буянить», не разрешала увлекаться на длительное время.

Встречи наши были нечастые, обычно в пятницу, и короткие — часа два, так как после восьми часов вечера она должна была возвращаться домой. Вот во время одной из них она, мимоходом, сообщила мне о предполагаемом отъезде мужа, и я решил, что мне уделят больше внимания. Однако случилось наоборот — она перестала звонить даже в дождливую погоду, а когда я позвонил, сказала: «Я занята». Я посчитал необходимым обидеться, и наши встречи прервались.