Охотники за сокровищами - читать онлайн книгу. Автор: Роберт М. Эдсел, Брет Уиттер cтр.№ 64

Не то чтобы они сами были против заполучить пару сувениров. Поузи часто посылал домой Вуги всякую мелочь: открытки, немецкие монетки. Из Трира он отправил сыну алюминиевое украшение флагштока с рассказом, что нацистский флаг сожгли, а этот кусочек «вернее всего, прошел всю войну. В последние три-четыре года у немцев не хватало металла даже на постройку самолетов».

Благодаря расследованиям, проведенным в Метце и других городах, Керстайн и Поузи знали по именам всех представителей города, имеющих отношение к культуре и искусству. Это помогло им создать в рамках Союзной военной администрации комиссию из пяти человек, которая должна была «спасать поврежденные здания, укреплять сломанные стены, по возможности организовывать временные реставрационные работы, собирать рассеянные документы, находить тайные ходы <…> и консультировать армию о необходимости срочных мер». Прошло всего два дня с завоевания Трира 3-й армией, а комиссия уже вовсю работала. Ее сотрудники, один из которых оказался членом НСДАП и был за это исключен, рассказывали о немецких чиновниках, которых следовало искать дальше на востоке. Эту модель, впервые опробованную в Трире – просвещение солдат и подключение местных властей, – хранители памятников 3-й армии будут практиковать до конца войны.

Но 29 марта 1945 года Роберт Поузи был совершенно не в состоянии думать о городах, ждущих его на востоке. В тот день им полностью завладела зубная боль. Как и у многих других солдат, всю войну боль была его неизменным спутником. Сначала в Нормандии он повредил спину, карабкаясь вместе с остальными на борт корабля, – сержант наступил ему на руку, и Поузи упал с высоты на орудийную башню. Во время Арденнского наступления он сломал стопу. Его хотели наградить за это «Пурпурным сердцем», но Поузи отказался. Награда предназначалась для солдат, раненных врагом во время битвы, а не для тех, кто просто провалился в засыпанную снегом яму.

Но ни один недуг не причинял ему столько страданий, сколько зубная боль. К тому же армейский стоматолог находился в сотне километров отсюда, во Франции. Поузи пытался пересилить боль, но она не прекращалась ни на секунду, так что не замечать ее было невозможно. Ни он, ни Керстайн не говорили свободно по-немецки, так что в итоге Керстайн просто поймал на улице белобрысого мальчугана – как правило, дети были им лучшими помощниками – и показал на больной зуб. За три мятные жвачки мальчик взял Керстайна за руку и отвел за несколько кварталов, к готической двери, на которой висел знак в форме зуба.

Старик-дантист неплохо, хотя и с ужасным акцентом, говорил по-английски и «болтал хуже цирюльника». Казалось, он знал в Трире каждого, и работа хранителей памятников по спасению немецкой культуры интересовала его не меньше, чем непрорезавшийся зуб мудрости бедного Поузи.

– Вам бы с зятем моим поговорить, – он закончил работу, отложил инструменты и теперь вытирал кровь с рук. – Он историк искусства, хорошо знает Францию. Был там во время оккупации. – Он помолчал. – Только, боюсь, он очень далеко живет. Я могу показать вам путь, если у вас есть машина.

Трое мужчин выехали из города на восток. Дороги были забиты артиллерией и боеприпасами, отдельные деревенские дома все еще тлели после битвы. Деревья уже позеленели, и на них почти распустилась весенняя листва, но поля были черны и не засажены, виноградники – заброшены. Дантист находился в прекрасном расположении духа.

– Чудесно! – восклицал он всякий раз, когда они проезжали очередной городок. – Чудесно. Я уже сто лет не выбирался из Трира.

Он то и дело просил остановиться: у деревенского домика – навестить друзей, у небольшого магазина – сбегать за покупками.

– Чудесно, – говорил он, возвращаясь с пакетами еды. – Давно мы не пили свежего молока.

– Не странная ли все это затея? – спросил Керстайн у Поузи, пока хранители дожидались дантиста у постоялого двора в очередной разбомбленной деревушке. Они уже уехали из Трира за двадцать километров, и чем дальше, тем менее дружелюбными казались окружающие холмы. Деревни выглядели брошенными, белые наволочки капитуляции больше не свисали из окон.

– Возможно, – ответил Поузи. Но ничего к этому не добавил, а просто смотрел на горный хребет в конце долины. Во рту у него словно кто-то поработал кузнечным молотом, но тут делать было нечего. Так что он метался между выполнением своего долга и шкурным интересом вернуться домой к ужину. Что будет с Вуги, если отца не станет?

Дантист пришел, сияя улыбкой, с пакетом свежих овощей.

– Чудесно, – сказал он. – Просто замечательно.

– Больше никаких остановок, – грубо отрезал Поузи, проводя языком по воспаленным деснам. Дантист казался ему просто безвредным мошенником, но чем чаще они останавливались, чем ближе маячил край долины, тем больше все это путешествие походило на ловушку.

Они доехали до самого края долины. У подножия холма, рядом с лесом, стоял большой дом, покрытый белой штукатуркой.

– Сюда, – махнул им дантист рукой, заходя за дом. Наверху, на полпути к вершине, стояло маленькое здание, одинокий летний домик – отличное место для засады на двух беспечных специалистов по истории искусства. Поузи и Керстайн переглянулись. Разве все это не глупо? Даже если его зять и правда ученый, даже если в доме их не подстерегает ловушка, что важного мог он им рассказать? Нехотя Поузи стал карабкаться в гору.

Внутри домик оказался просторным и чистым. Все стены были увешаны фотографиями: Эйфелева башня, Нотр-Дам, Версаль и прочие достопримечательности Парижа. В вазах стояли свежие цветы, возможно собранные на окружающих холмах, а на полках – книги по искусству и истории, как популярные, так и редкие. Для Керстайна здесь царила «приятная атмосфера жизни и быта ученого: уютная, сосредоточенная и бесконечно далекая от войны». Это было первое частное владение, которое он посетил в Германии и почувствовал себя здесь как дома.

Ученый оказался симпатичным и довольно молодым человеком – ему было немногим за тридцать. Когда-то, наверное, он был бодр и полон сил, но теперь в нем чувствовалась усталость. Война отравила всех, подумал Керстайн, даже этого деревенского ученого. Но все равно, увидев офицеров союзников, мужчина улыбнулся:

– Entrez, – бодро приветствовал он их по-французски. – Входите. Я уже давно вас жду. Я ни с кем не говорил с тех пор как покинул Париж за двадцать четыре часа до того, как в него вошла ваша армия. Не было и дня, чтобы я не скучал по этому великому городу.

Он предложил им сесть, затем представил остальных обитателей домика:

– Это моя мать. Моя жена Хильдегард, – он нервно покосился на тестя-дантиста. – Вот моя дочь Ева. И сын Дитрих, – ученый гордо показал на младенца, сидящего на руках жены.

Поузи протянул малышу палец, но ребенок отпрянул. Он ничем не был похож на Вуги, но все равно напомнил ему о сыне.

– Тесть рассказал, что вы ученые-искусствоведы на службе американской армии, – сказал мужчина, садясь. – Трир наверняка кажется вам чудесным городом. Насколько я понимаю, церковь Святого Паулина, слава богу, не пострадала. Ее свод – это что-то фантастическое, единственный в своем роде, хотя ему всего двести лет. Сам-то я занимаюсь Средними веками: конец старого мира, начало нового. Хотя это, пожалуй, слишком громко сказано. Я всего лишь скромный ученый, немного разбирающийся в средневековой французской скульптуре. Сейчас заканчиваю книгу о скульптуре Иль-де-Франс XII века. Я начал писать ее вместе с Артуром Кингсли Портером, он англичанин, вы наверняка о нем слышали.