Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева - читать онлайн книгу. Автор: Иван Беляев cтр.№ 78

– Как так?

– А помнишь, когда я был на твоей батарее под Боржимовым, я присылал к тебе моего старшего разведчика Хаджи-мурзу Дзаболова? Вскоре он уехал в отпуск и, когда вернулся, сообщил мне, что видел, как ты садился в петербургский экспресс в Варшаве, веселый и радостный, в сопровождении двух элегантных дам. «Наверно, они собираются жениться, – сказал он. – Для них война уже кончилась».

Прибежала Махочка (Ангелиночка осталась в лазарете с ранеными солдатами). Она со слезами обняла меня.

– Но разве ты не носил мою ладанку с девяностым псалмом? – это был ее первый вопрос.

– Носил, не снимая. И каждую ночь, как бы ни был измучен, повторял этот чудный псалом наизусть.

Видимо, ее верующую душу смущала мысль, как же я мог пострадать, несмотря на все это.

– Успокойся, – отвечал я. – Если за что я жарче всего благодарю Провидение, так это именно за эти раны. Они дали мне возможность еще раз увидеть всех вас и спасли меня от конфликта с командиром дивизиона, который в этот самый день вернулся из отпуска.

После обеда доктор Брон отвез меня в лазарет, где меня сразу устроили в отдельной комнате.

Помещение производило чрезвычайно уютное впечатление. Низенький домик был расположен в небольшом саду. Вдоль фасада, снабженного передней и крыльцом, шел длинный, светлый коридор, куда выходили двери целого ряда небольших комнат, занятых койками для раненых. Все было окрашено светлой масляной краской, окна защищены сетками от мух.

Мне отвели отдельную комнату и сразу же сняли радиографию с разбитого локтя.

Доктор Брон тотчас же уехал, унося мои сердечные пожелания батарее и всем оставшимся на позиции. Одна за другою появились сестры, засыпавшие меня вопросами. Старшая была дочь донского генерала Грекова, высокая и представительная, с большим опытом. Две другие, помоложе, – одна довольно приличной наружности, другая очень некрасивая, горбатенькая. Узнав, что я женат и что жена моя здесь, обе первые тотчас же исчезли, осталась третья, которая все время старалась чем-либо услужить мне. Но я ни в чем не нуждался.

– Почему вы не стонете? – спрашивала она. – Неужели вам не больно? Все-таки это облегчает страдания.

– Мне больно не только от стонов, но даже от каждого вздоха, – отвечал я. – Наверное, поврежден нерв. Поэтому я и молчу, как рыба.

– Ну, если вам что-нибудь понадобится, позовите, я буду здесь, в коридоре.

На другое утро ровно в 10 часов подъехала Императрица с детьми. Все, кто только мог стоять на ногах, ждали ее приезда в коридоре. За ней явились обе старшие дочери. Меня пригласили в перевязочную. Императрица сидела, рядом с ней стоял старший врач, княжна Гедройц и помогавший ей доктор. Она взяла из моих рук письмо генерала Шипова и бегло пробежала его.

– Невероятный случай, Ваше Величество, – сказал доктор, осматривая раны, – сквозное ранение живота, пуля прошла на волос от позвонка и не разбила ни кишок, ни кости… Это чудо!

Входное отверстие уже затянулось.

– Кости руки тоже уже зарастают, вот радиография, – продол жал врач. – Мы уже сняли лубки и наложили гипсовую повязку.

Общее состояние удовлетворительное, но заметно полное истощение организма!

Девять месяцев непрерывных боев дали-таки себя знать!

Я быстро освоился с жизнью в лазарете. В конце коридора в отдельной комнате лежал барон Таубе, которого я знал еще с первого года в дивизионе, так как он был тогда адъютантом лейб-гвардии первого Его Величества стрелкового батальона; потом мы сражались бок о бок под Скродой-Рудой. Ему оторвало ногу, но он уже шел на выздоровление. За ним ухаживала Грекова, которая потом и вышла за него замуж. В соседних комнатах работала вторая сестра.

В центре лежал очень тяжело раненный капитан Гаскевич, у него все время отслаивались сектора от голенной кости, и он был под страхом, что ему отнимут ногу. Далее за мною находилась группа молодежи: маленький кирасир Ноне, совсем юный, уже выздоравливающий штабс-капитан лейб-гвардии Егерского полка и несколько эриванцев со своим капитаном князем Головани. Все были веселые, симпатичные и жизнерадостные, и, когда одна из княжон помогала матери, а другая отдыхала в коридоре, они окружали ее и заставляли смеяться своим выходкам.

– Смотрите, какие прелестные эти эриванцы, – повторяла заведовавшая столом Величковская. – Совсем не то, как наши чопорные преображенцы. (Ее муж, наш дальний родственник, был старший офицер Преображенского полка.)

Иногда, по вечерам, все собирались к роялю, стоявшему в передней комнате, играли и пели. Княжнам больше всего нравилось:

«Это девушки все обожают, от принцесс до крестьянок простых.

По ночам об одном лишь мечтают, чтоб сбылися мечтания их…»

Оживление молодежи достигало апогея, когда по праздникам появлялись Мария, Анастасия и маленький наследник. Все бежали в сад и начинали играть в крокет.

У Ольги Николаевны ее правой рукой был молоденький прапорщик Шах-Багов, хорошенький, как картинка, и застенчивый, как девочка. Он всегда стоял немного в стороне и вспыхивал ярким румянцем всякий раз, когда его глаза встречались с глазами Ольги.

У Татьяны был свой любимец: рябой и некрасивый Мелик Адамов, тоже прапорщик Эриванского полка. Кстати и некстати он сыпал шутками и прибаутками, которые всегда встречали одобрение, делал отчаянные прыжки на одной ноге (другая была в гипсе), размахивал крокетным молоточком и потихоньку учил маленького наследника поджуливать, незаметно подкатывая шары.

После операции маленького Ноне уложили в постель подле окошка. А ночью Мелик Адамов умудрился посадить на штору куколку-бебе с такими же голубыми глазами и со следами пуха на голове.

– Смотрите, смотрите, Ваше Величество, – докладывал он утром Татьяне и Ольге, – за ночь у Ноне родился ребенок – вылитый пор трет родильницы, а он злобствует, скрежещет на него зубами и все время пытается его уничтожить, только не может встать с постели.

Сходство действительно было поразительное – без смеха невозможно было глядеть на обоих.

Вечером вызвали Татьяну (она обслуживала телефон матери) и сообщили ей в шутливой форме о состоянии больных.

Князь Головани тоже не давал маху. Но он метил повыше. Доктор заметил, что Императрица благосклонно к нему относится, и как-то сказал ей:

– Вот, Ваше Величество, смотрите, какой результат компресса – рана уже заживает (у Головани был раздроблен большой палец руки).

– А наша молодежь с компрессами разъезжает по театрам.

– Ну, – вставил Головани, – был бы и я молод, разве вы удержали бы меня вашими компрессами?

– Сколько же вам лет?

– Сорок, Ваше Величество, уже за сорок перевалило!

– Но, князь, ведь и я иногда смотрюсь в зеркало!

– Зачем, Ваше Величество? – прогремел веселый кавказец. – Не верьте зеркалам, верьте нам, мужчинам!