Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Колесников cтр.№ 173

Разозлённые неудачами на фронте гитлеровские наёмники, особенно изменники Родины – власовцы и полицаи, зверствовали на оккупированной территории.

Как-то впервые Бронзов и Котельников увидели трупы сожжённых женщин и детей. Это были эвакуированные семьи советских военнослужащих. Эсэсовцы с полицаями загнали их в бывший колхозный склад и заживо сожгли. Возмущаясь, Бронзов в ярости тогда сказал:

– Знаешь, Юрка, окажись в этой своре предателей и мой любимый братишка, я бы не допытывался у него, как он оказался у них. Рука бы у меня не дрогнула. Клянусь!

Вспомнив об этом, Котельников сказал:

– А помнишь, Сашец, что ты говорил, когда эсэсовцы сожгли в сарае жён и детей наших военнослужащих? Помнишь, как ты поклялся, что доведись твоему пропавшему без вести брательнику оказаться среди фашистских изменников, то у тебя рука не дрогнет!? Это твои слова! А теперь что запел?

– О чём ты? – остановил Бронзов друга. – Думаешь, сидящий в караулке и есть мой братишка? Да ты с ума спятил! Это Толя Морозов. Мой однокашник по мединституту! Парень исключительный! На редкость!

– Тогда ты так возмутился поведением нацистов и их прислужников, что готов был не пощадить даже своего брата. А сейчас ты рад встрече с этим однокашником. К сожалению, некоторые из бывших наших закадычных однокашников встречаются среди изменников и предателей.

– Да ты погоди делать выводы!

– Скажи прямо, – отрезал Котельников. – Ты пришёл просить пощадить его? Так надо понимать?

– Конечно! Понимаю, что в жизни и на войне всё случается. Ты сначала послушай…

– И слушать не хочу! Во-первых, этот твой однокашник и распрекрасный парень работал до вчерашнего дня в немецком госпитале. Лечил фашистов, на которых наши патриоты совершали покушения. Твой доктор Мороз выхаживал их и возвращал в строй, а они, вернувшись на прежнюю, с позволения сказать, работу, расстреливали ни в чем неповинных людей, насильственно отправляли мужчин на работы в Германию, где они гибли сотнями, если не тысячами от тяжкого труда и недоедания. А девушек наших отправляли в бордели. Я уже не говорю о том, что твой Толик Мороз не случайно оказался в привилегированном положении и удостоился доверия фашистов. Получает паёк, о котором наши голодающие люди и мечтать не могут. Всё! На этом разговор закончен.

– Не горячись. Ты говорил – я слушал и не перебивал. Теперь выслушай меня.

Котельников молча кивнул.

– Во-первых, Толя не Мороз, а Морозов. Почему у немцев он Мороз – не знаю. Но спрошу! Мы с ним друзья ещё с десятилетки. Вместе поступили в медицинский институт. Он бывал у нас дома, и мама его прекрасно знает. Не раз ночевал у нас, когда мы готовились к сессии. Я также бывал у него в Подкопаевском переулке. Жил он в каменном трехэтажном доме, до революции принадлежавшем его отцу Ивану Морозову, состоятельному человеку, коллекционировавшему картины известных художников. Морозовы занимали там просторную комнату бывшей гувернантки-немки, некогда работавшей у них. Кстати, благодаря ей сохранились у них рояль и два больших полотна в массивных позолоченных рамах. Гувернантка тогда, после революции, утверждала, что это её личное имущество. Ей поверили. Остальное имущество Морозовых было конфисковано.

– Вот тебе и причина недовольства врача Морозова советской властью, – констатировал Котельников. – А что стало с его родителями?

– Честно сказать, не знаю. Он не говорил. Я не мог проявлять любопытство. Вопрос деликатный! Возможно, были репрессированы. Мне известно, что перед самой войной жил он с сестрой, Фаиной Ивановной, кандидатом наук. Она работала на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Старше брата где-то лет на пять-шесть, свободно владела французским языком. За его преданность советской власти я ручаюсь как член партии! Ты слышишь меня?

– А я, как беспартийный, не могу с тобой согласиться. Почему? Узнаешь днём. Наши бойцы и командиры тому свидетели.

– Конечно, случается всё в нашей жизни. Но такие люди, поверь, Юрчик, в девяноста девяти случаях из ста изменниками Родины не становятся. Если ты веришь мне. Смотри, не ошибись!

Озадаченный Котельников уставился на врача, затем сказал:

– Посмотрим. Ты знаешь, я не принимаю крайних решений, не разобравшись до конца. Извини, три ночи не сомкнул глаз.

Котельников повернулся лицом к стене, накрыл голову плащ-палаткой.

Бронзов ушёл расстроенный.

От рассказа военврача отмахнуться было трудно, тем более что всё нагромождённое вокруг захваченного доктора как-то перемешалось с сообщениями местной жительницы, рассказавшей ещё в самом начале о некоем враче по фамилии Мороз, его безотказной помощи местному населению и особенно о его поведении в фашистском госпитале.

Та же женщина говорила будто немцы, не только госпитальные, уважительно относятся к русскому доктору, чуть ли не заискивают перед ним. В частности, даже командир аэродрома будто бы является его другом и иногда присылает за ним свою машину.

Стоявший у штабной землянки часовой посочувствовал командиру:

– Так и знал, военврач перебьёт вам сон. Как будто не мог подождать, когда проснётесь.

– Ничего, ничего, – ответил на ходу Котельников. – Всё в порядке.

Поправив гимнастёрку и ремень с оружием, Котельников пошёл вдоль просеки. Потом вернулся, вспоминая сказанное Бронзовым. Остановился в нерешительности. Постоял несколько секунд. Вернулся к тропинке и решительным шагом направился к караульной землянке.

Спросил у часового:

– Сюда кто-нибудь входил?

– Разводящий с военврачом.

– Долго они здесь пробыли?

– Долго, товарищ старший лейтенант.

Войдя, командир группы поздоровался за руку с дежурным, и велел быть свободным. Поприветствовал вставшего пленника «добрым утром», велел ему сесть. Тот опустился на соломенный настил. Вид у него был более чем ужасный. Стало не по себе. Как будто рассуждая с самим собой, изрёк:

– Война, особенно во вражеском тылу, всё-таки иногда говёненькая. И виновны в том мы сами.

Смотреть на задержанного Котельников не мог: оборванное со следами крови нижнее белье, изуродованное лицо, да и сама голова со слипшимися от крови волосами, синяки, ссадины на плечах и груди, потемневшие от запёкшихся сгустков крови, в клочья разодранная рубаха, будто на неё вылили тёмно-красную краску. К тому же оставался босым и в кальсонах, которые всё время придерживал, чтобы не спадали.

Невольно Котельникова стала мучить совесть: не случайно в подобных случаях, бойцы рифмовали: «У партизан не бывал, горя не видал».

Стало не по себе. Присел на стоявшую у стены скамеечку и, стараясь не смотреть на пленника, спросил:

– Как оказались у немцев?

Мороз привстал, попытался выпрямиться, но не смог. Очевидно, было трудно, да и, судя по внешнему виду, больно.