Эхо войны - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Гришин cтр.№ 46

Павел Устинович продолжал колдовать над ухой: что-то добавлять, что-то подсыпать, пробовать, одновременно на столе что-то делать. Я смотрел за его манипуляциями, пытался запомнить, что за чем идет, но, в конце концов, все перепутал. Помню: последним из того, что он добавлял, были семена укропа. Он проследил, как они тонут, поправил ложкой, прикрыл казан крышкой. Из бездонного своего рюкзака что-то достал (оказалось, специальное приспособление для того, чтобы снимать горячий казан, не обжигая руки), снял казан, приговаривая:

– Ну вот, теперь успокойся.

Поставил казан не на траву, а на специально приготовленное место – песочек, потом подошел к столику, взял стопку, налил ровно до краев водки, причем стопка, как потом выяснилось, ровно пятьдесят грамм, приоткрыл крышку, влил в уху.

– Теперь постой, постой, немножко успокойся, – сказал он неизвестно кому.

Далее он достал небольшую сковородку, поставил над углями, налил в нее кукурузное масло. А у него уже были подготовлены нарезанные кусочки хлеба. Сковородка разогрелась, он обжарил эти гренки, которые в итоге приобрели очень приятный, аппетитный цвет, выложил на тарелочку, чтобы остыли, потом на каждый кусочек нанес тонкий слой горчицы. Положил тоненький ломтик сала, поверх сала нанес тоненький слой хрена, положил ломтик бекона, причем каждый ломтик сала и бекона абсолютно точно повторяли форму хлеба. На бекон положил очень аккуратно отрезанный по форме хлеба тоненький ломтик малосольного огурчика, затем этот кусочек хлеба разрезал пополам. Получилось восемь бутербродов, каждый на один укус. Затем появилась на столе посуда: деревянные ложки, причем ложки были самодельные, вполне возможно, что Павел Устинович их сделал сам, и миски очень оригинальной формы. Я взял миску, ложку, примерил: очень по форме миска к ложке подходит. Он молча наблюдал за мной.

Прошло время.

– Вот, теперь ты успокоилась, – сказал он ухе, взял казан, пододвинул ближе к столу, поднял крышку, поставил на стол противень и очень аккуратно выложил на него рыбу, причем окуни были целые, совершенно неразварившиеся.

Я еще удивился, как это ему удалось сварить уху так, что рыба не разварилась. Он достал очень аккуратно окуней, судака и куски леща, все это сложил аккуратно на противень, поставил в сторонку, потом наполнил миски ухой. Я наблюдал за всем этим с интересом, ожидая приятного ужина, потому что запах разносился, наверное, на всю округу. Удивляюсь, почему не сбежались звери на такой аромат.

– Перед ухой, – сказал он, когда миски были полны.

Взяли наполненные им стопки. Он сказал, что водочку лучше закусить бутербродиком, а горячим не очень хорошо водку закусывать. Выпили, а бутербродик он посоветовал положить огурчиком вниз на язык. Я так и сделал. Надо отметить, что вкус у бутерброда был очень оригинальный, чувствовалось все сразу: и хрен, и горчица, причем все в такой пропорции, что это не жжет, не имеет резкого запаха. К тому же, все очень сочеталось с ароматом и вкусом гренки.

Приступили к ухе. Обычно я ем быстро, но здесь – то ли я слишком проголодался, то ли было настолько вкусно, что нельзя было удержатся, но когда Павел Устинович предложил повторить, у него еще оставалось больше половины порции, тогда как у меня уже было пусто. Я себя в душе немножко опять упрекнул, поскольку не раз друзья в компании делали мне замечания, что я слишком быстро ем, будто дома не кормят или вечно голодный. Обычно я отшучивался, что, дескать, кто как работает, тот так и ест, но на сей раз просто подал миску, попросил неполную. Еще выпили водочки, закусили теми же бутербродами, доели уху и приступили ко второму блюду. Он предложил или рыбу вареную, из ухи, или же копченую, и тут же посоветовал: к ухе водочка хорошо, а вот к рыбе желательно бы вино, например, белое сухое.

– У меня рислинг. Желаете рислинга? – перешел он почему-то на вы.

– С удовольствием, – отвечаю я.

Он достал уже другие стопки, гораздо объемнее, открыл бутылку, налил вина, и тут мы закусили уже не бутербродиками, а остывшей рыбой. Меня удивил приятный вкус рыбы, то ли от этих специй, то ли еще от чего-то, но оторваться нельзя: чувствуешь, что насытился, а руки сами тянутся то к вареной рыбе, то к копченым окуням. Но, в конце концов, мы наелись досыта, поставили какой-то интересной конструкции чайник, вскипятили родниковой воды. А уж о заварке и говорить нечего: это такой аромат!.. Конечно, это был не чай, а разнотравье. Уже солнце почти зашло, стали сгущаться сумерки. Он из своего бездонного рюкзака опять достал что-то вроде фонаря «летучая мышь», но очень маленькое и изящное, больше похожее на небольшую лампу Аладдина диаметром так миллиметров 100−120 и высоты примерно такой же. В лампу была вмонтирована свечка с подсвечником. Когда зажгли, стало на удивление светло, и только сейчас я заметил, что на столе было какое-то углубление – он поставил туда лампу, и получилось, что стол очень хорошо освещен. К ночи нас начали комары донимать, он опять достал что-то из своего бездонного рюкзака, подошел к костру, уже догоравшему, подбросил туда веток и чем-то посыпал. Затем он достал угли, уложил их в необычное приспособление, которое установил с наветренной стороны. Это устройство слегка дымилось, шел приятный запах, и комары сразу исчезли. Я не стал выпытывать секрет, как это ему удается создать для комаров такую неприятную обстановку. Мы сидели спокойно, и он спросил:

– Хорошо иметь свой мотоцикл?

– Да, – честно ответил я.

– Мне говорили, что ты ездил на юг…

– Ездил.

– Один?

– С семьей ездил – с женой и дочерью.

– И долго ездил?

– Да когда триста километров в день, когда пятьсот, один день даже семьсот километров проехал.

– А по каким городам?

– Саратов, Воронеж, Ростов, заехали в Ейск, потом в Анапу, были в Новороссийске, Геленджике, потом вернулись через Краснодар, Кропоткин, Армавир, Новокубанск и оттуда уже поехали через Ставрополь, Элисту, Волгоград и на Саратов, затем Балаково. Такой вот круг описали примерно в шесть тысяч километров.

Он выслушал меня, а затем произнес:

– Да… а мне вот нельзя.

– Почему нельзя?

– Как почему, у меня же один глаз.

– У Нельсона тоже один глаз был, а он флотилией командовал.

Тут я понял, что глупость сморозил, что это было бестактно. Он как-то сжался, закусил верхнюю губу, а нижней прикрыл, как говорят: рот на замок закрыл. Я, понимая свою бестактность, замолчал и собрался молчать подольше, чтобы не ляпнуть еще что-нибудь неприятное.

Он долго молчал. Я взял рюмку вина, отпил, он тоже взял, подержал, потом сделал маленький глоточек. Все также закусывая верхнюю губу, а нижней как бы прикрывая ее, посидел, помолчал, потом сделал еще глоточек.

Время шло. Он долил себе, мне долил. Я молчал, думая о том, как просто словом обидеть человека. Было непонятно, обиделся ли он, или просто задумался после моих слов…