Новые герои. Массовые убийцы и самоубийцы - читать онлайн книгу. Автор: Франко Берарди cтр.№ 22

В Италии фашистская партия родилась, превознося свой новый революционный порядок, но финансировалась самыми консервативными землевладельцами, которые надеялись на контрреволюцию. Итальянский фашизм в своем зародыше был республиканским, но затем 20 лет подряд прокламировал верность королевской фамилии, давая возможность дуче шагать по жизни под ручку с королем, которому предлагался даже титул императора. Когда же в 1943 году король уволил Муссолини с должности, партия через два месяца возродилась с помощью немцев под знаменем «социальной» республики, под уже знакомую музыку революции и с почти что якобинской аранжировкой [47] .

Я бы сказал, что фашизм является трудным в определении по той простой причине, что его ядро — навязчивая идея идентификации. Помимо определения специфических национальных, религиозных или этнических идентичностей, есть сам процесс национальной идентичности, религиозной идентичности, который приводит к опасным историческим играм, часто выливающимся в войны и террор.

В самом деле, для того чтобы отрицать всякую возможность стать фашистом, должно в первую очередь сопротивляться любому давлению, чтобы определить себя. К сожалению, не всегда легко избежать идентификации, особенно когда социальное выживание находится под угрозой, когда все другие люди становятся, по существу, конкурентами на рынке труда или в занятии территории. Избежать идентификации непросто, когда социальная общность подвергается агрессии и люди не в состоянии организоваться вокруг своих интересов и политических прав, в частности когда социальная солидарность слаба или полностью уничтожена. В этих случаях люди, естественно, испытывают необходимость обретения точки идентификации в фантомах идеологической принадлежности — и основы идентичности не могут найти какое-либо иное основание, кроме агрессивности по отношению к другим группам.

Эта динамика идентификации и агрессии может быть лучше изучена, если мы признаем различия между историческими режимами итальянского фашизма и немецкого национал-социализма и свяжем их с тем, что происходило в текущем столетии. Эти различия становятся яснее при рассмотрении барочного католического культа фашизма (il fascio — связка, объединение тех, кто является частью одного и того же рopulus — одной нации) и готического расистского культа исключительного народа в нацизме, по существу, устроенного на основе отрицания природы других людей, в то время как фашизм основывается на агрессивном включении других людей, а также наказании и уничтожении тех, кто отказывается быть включенным.

Что касается свидетельств экстремизма в первое десятилетие XXI века, я утверждаю, что нацизм воплощал социально-дарвиновский культ конкуренции и подчинения человеческой природы тех, кто оказался внизу в результате «естественного отбора» рынка. Итальянский фашизм, с другой стороны, возрождается в современную эпоху как обиженный и мстительный дух проигравших, тех, кто находится на обочине экономического соперничества, и тех, кто отступает под знамена культурной идентификации. Нынешняя война между западным абсолютным капитализмом и исламским фундаментализмом может рассматриваться как война между нацизмом и фашизмом. Эта война будет неизбежным элементом будущих десятилетий, если некоторые — в настоящее время невообразимые — политические изменения не освободят нас от этого.

Финансовый капитализм основан на процессе безжалостной детерриториализации, и это вызывает страх среди тех, кто не в состоянии справиться с неустойчивостью повседневной жизни и насилием на рынке труда.

Этот страх, в свою очередь, провоцирует встречное воздействие агрессивного стремления создания идентичности на основе территориальности тех, кто пытается принять некоторую форму идентичности, какие-то смыслы принадлежности, потому что только чувство принадлежности к общности дает подобие защиты. Но принадлежность является обманчивой проекцией ума, ложным ощущением, ловушкой. С тех пор как принадлежность может быть окончательно доказана лишь актом агрессии против других, совокупный эффект детерриториализации в сфере финансового капитализма и ретерриториализации в области идентичности ведет к состоянию перманентной войны.

Брейвик четко одержим проблемой «этнической загрязненности», но еще большее беспокойство для него — явно иррациональное восприятие феминизма и положения женщины в современном мире.

В книге, посвященной расправе в Утойе и личности палача, Оре Борхгревинк описывает раннее детство Брейвика, его шизогеническую связь с матерью, болезненную эмоциональность, развившуюся у молодого человека, и тяжелую форму женоненавистничества (мизогинии), которую автор считает ключевым элементом для понимания идеологии Брейвика.

Борхгревинк пишет:

[Брейвик] стремился управлять женской сексуальностью и женским телом настолько, что хотел заменить матерей на искусственные утробы, возможно, потому что сам Брейвик достиг малых успехов в отношениях с женщинами и имел преимущественно травматический опыт детства, когда он против своей воли оказался приобщен к сексуальной жизни единственного человека, который о нем заботился. Возможно, проблема не в отсутствии у него доступа к женскому телу в подростковом возрасте или позже, но его опыт пребывания подавленным в детстве [48] .

Главной заботой автора «Декларации независимости» является феминизация западной культуры, но также, в более широком смысле, феминизация многих сторон жизни. В некоторых пунктах своего текста, например, он утверждает, что был лично частично феминизирован матриархальным воспитанием своей «суперлиберальной семьи».

По словам Брейвика, «женственность проникает повсюду, и феминизация европейской культуры почти завершена. Европа — это женщина, которая предпочла бы быть изнасилованной, чем рисковать получить серьезные травмы при сопротивлении» [49] .

По мнению Брейвика, женщины опасны для западной цивилизации, потому что они слабы и готовы предать Запад, сдавшись сексуально-агрессивной маскулинности мусульман. Эта ненависть к женщинам связана с идеей, что патриархальный порядок однажды дал Европе силу, которая теперь иссякает. В компендиуме Брейвика мы можем найти текст под названием «Цивилизация безотцовщины», который был первоначально написан Fjordman’ом, блоггером, которого Брейвик неоднократно с уважением цитирует.

Одна дата навязчиво повторяется в тексте Андерса Брейвика, а также в мозгу консервативных, неолиберальных реформаторов по всему миру — удивительный 1968 год.

Что является основным смыслом 68-го? После двух мировых войн, после Хиросимы и Нагасаки, в 1968 году, молодые люди, студенты, рабочие, интеллигенция и женщины утверждали, среди прочего, что люди должны быть освобождены от психического рабства и что психическое рабство, по существу, основывается на подчинении авторитету отца. Авторитет отца рассматривался как ключевой инструмент не только патриархального угнетения, но также колониального насилия и капиталистической эксплуатации. Глядя сквозь призму 1968 года, который отказывался подчиняться и отменял полномочия отца, менял его угнетающие законы и протестовал против его традиций, мы видим, что этот год стал первым шагом в социальном и сексуальном освобождении от рабства прошлого. В следующие два десятилетия общество пыталось и часто преуспевало в создании братских связей солидарности, освобождая себя от патриархального подчинения. Но в последние 20 лет идет неолиберальное контрнаступление, которое очень быстро уничтожает социальную солидарность и братскую связь во имя законов конкуренции. С тех пор восстановление «закона отца» было главной заботой папы римского, аятоллы и американских неоконсерваторов.