Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Крикуненко cтр.№ 10

— Чурка ты косоглазая! А где ты здесь-то добрых людей увидел? — Стас, снайпер, шутя, дает Зуле подзатыльник. — Ему отпуск дали, а он вернулся. Нет чтобы с девками там целыХ три недели салямалейкум делать, он в Чечню обратно приперся!

— Девки чужой не хочу, я на твой сестра женюсь, — Зула специально коверкает русский и лукаво улыбается. Это его любимая шутка. — Фото видел — красивый баба! Молодой!

— Баран ты киргизский! Не «красивый», а «красивая»! — Стас накладывает в тарелку Зулы тушенку. — Так и пошла она за тебя, за чурку косоглазую!

— Я не киргиз, я калмык, — Зула совсем не обижается.

— Да какая разница! — машет рукой Стас, и все смеются.

Я знаю Зулу и Стаса уже второй год, почти с самого начала второй войны. И каждый раз при встрече с ними слышу шутку про женитьбу хитрого калмыка на сестре его названного брата. Каждый раз это ничем не заканчивается. Стас — снайпер, а Зула — универсальный солдат, как его называет Степан. Может и с пулеметом, и со снайперской эсвэдэшкой побегать, и за механика-водителя на бэтээре, если надо. Степан, подполковник, наблюдая за своими бойцами, только усмехается. Он отбирает к себе в разведку только самых отчаянных и безбашенных. Тех, кто успел как следует повоевать.

Зула воюет в Чечне с конца 1994-го, еще с первой кампании. Участвовал в двух штурмах Грозного и уцелел. Во время первого, самого кровавого новогоднего штурма города Зула проходил срочную службу. Ему было восемнадцать. Тогда погибли тысячи необстрелянных пацанов, вчерашних школьников, ровесников Зулы, которых бездарные министры и генералы словно оловянных солдатиков швыряли в огонь. На вторую чеченскую войну он пришел уже по контракту, с куском льда вместо сердца, так и не прижившись на гражданке. Зула всегда улыбается. Кажется, у него не бывает плохого настроения. Но в узких глазах-щелках живет печаль. Я безумно рад видеть Зулу, Стаса, Погоду и Степана…

* * *

Сегодня мы сняли только инженерно-саперную разведку. Ничего интересного. С разминирования дорог в Грозном начинается каждое утро.

Петрович сидит под навесом и ждет нас. Собственно, ждет Петрович водку, но поскольку выдать ее можем только мы, ему приходится ждать нас. Я знаю Петровича второй год. По званию он майор, а вот чем занимается и за что отвечает в комендатуре, понять не могу. Прямо об этом Петрович не говорит. Иногда я его вижу на зачистках руин или в других военных операциях, где задействованы подразделения комендатуры, но чаще на базе. Каждый день, как на работу, Петрович является к нашему вагончику, поскольку знает, что водка у журналистов имеется. Получив пол-литра, делится информацией — где что случилось, где и какая операция будет проходить. Нередко помогает с транспортом — добраться до точек съемок. Выпив, Петрович любит вспоминать о своих военных подвигах. Однажды, изображая, как он расправлялся с боевиками и рвал их на куски, Петрович вошел в раж и, выхватив из кобуры «макаров», несколько раз шарахнул в воздух. Одна из пуль пробила нашу спутниковую тарелку. Корреспондентам, работавшим тогда в Чечне, пришлось докладывать в Москву о случившемся. Петровича, правда, не сдали и списали все на войну — шальная, мол, пуля. Никто не думал, что такая мелочь вызовет реакцию, но в Москве решили: надо рассказать о том, в каких условиях работают наши журналисты! И заставили сделать сюжет. Парням пришлось потом, действительно рискуя жизнью, специально выезжать на боевые операции, где стреляли уже по-настоящему, чтобы сказать: «И вот одна из таких пуль попала в нашу спутниковую тарелку!»

Петрович после того случая, чувствуя вину, не приходил за водкой целую неделю.

— Здорово, Петрович! Ты, как всегда, на боевом посту! — ехидничает Гусь, завидев майора.

Тоскливое лицо Петровича моментально озарилось. Завидев нас, он довольно крякнул, поправляя густые черные усы. Под его расстегнутым бушлатом виднеется неизменная десантная тельняшка с голубыми полосами. Ушанка с кокардой по-дембельски сдвинута на затылок. Еще раз крякнув, майор не без усилия поднял грузное тело и одновременно в приветствии правую руку. Вермут и Вискарь, лежавшие до этого с грустными мордами у ног Петровича, тоже привстали и начали радостно повизгивать.

— Да ты не один, а с собутыльниками! — не унимается Гусь.

— Когда-нибудь, Пашок, я тебе что-нибудь отстрелю, — для виду обижается Петрович.

— Здорово, Петрович, — приветствую майора. — Не успел соскучиться, как мы снова тут! Что нового?

— Да ничего нового. Воюем помаленьку. Пацанов вот троих из второй роты неделю потеряли. Пошли утром на инженерную разведку с саперами. «Духи» фугас взорвали и обстреляли потом. Засада, в общем. Но ты их не знал, по-моему, — Петрович назвал фамилии. Да, я действительно не знал погибших. — Неделю назад один наш бэтээр подорвали, но там без двухсотых обошлось, контузило только всех, двоих осколками зацепило, сейчас в госпитале тащутся.

— Нам бы тему какую-нибудь нормальную, Петрович! Готовится что-нибудь тут у вас интересное? — спрашиваю я.

— Да ничего у нас интересного, — уклончиво отвечает Петрович, — зачистки да разминирования. «Духи» по ночам закладывают мины, а мы утром выковыриваем их. Сам же все знаешь.

Петрович хитер, конечно, и совсем не так прост, как кажется. Ясно, что он только прикидывается простаком-выпивохой. Я уверен, что он связан со спецслужбами и приходит к нам не просто за водкой, а пронюхать, что мы наснимали за день и под каким соусом все это будет выдаваться в эфир. Есть, правда, еще пресс-служба Дома правительства, с которой у нас часто бывают скандалы. Но эти действуют открыто. А Петрович косит под «своего» и делает вид, что, кроме водки, его ничего не интересует. Сливает нам всякую ерунду, которую мы и без него знаем.

Петрович получил заветные пол-литра, а Вермут с Вискарем — колбасу и тушенку. Спаивать собак я запретил, и теперь они жалобно смотрят на Петровича. В принципе могли бы объединиться: у псов есть закуска, у него водка. Петрович собирается расположиться под нашим навесом, но я прошу его не разлагать группу и покинуть территорию, раз у него нет для нас никакой информации. Про себя думаю, что пора перестать тратить на него водку. Что-то и с транспортом в крайнюю командировку он подводил. Видимо, получил распоряжение больше не помогать нашему каналу. Значит, какой-то материал не понравился военным.

Декабрьское кавказское солнце растопило корки льда и подмороженные комья земли. Теперь к берцам прилипает жирная и липкая, как пластилин, чеченская глина. Ее очень трудно счищать с обуви и одежды. Когда нет облаков, то солнце на Кавказе светит и греет даже зимой как-то по-весеннему. Я решаю воспользоваться кратковременным теплом и принять душ. Трогаю бак, наполненный водой, — он слегка нагрелся на солнце. Душевую мы соорудили прямо на улице, между двумя строительными вагончиками. Бак с водой закреплен деревянными распорками выше человеческого роста. От него идет железная трубка с краном и лейкой на конце. Женщин на базе практически нет, но на всякий случай «душевая» закрывается полупрозрачной полиэтиленовой пленкой. Долго настраиваю себя, прежде чем раздеться. Наконец складываю снятую одежду на скамейку и, дрожа от холода, становлюсь на деревянную обледенелую решетку босыми ногами. Снимаю с шеи цепочку с металлической пластиной, на которой выгравированы мое имя, группа крови и название телекомпании. Вешаю медальон на гвоздь и с диким воплем открываю кран. Как ни странно, вода теплее, чем я думал, и в первые секунды кажется, что все не так страшно. Но легкий ветерок, проникающий со всех сторон, холодом обжигает тело. На улице плюс пять, не больше. Лихорадочно намыливаю шампунем голову, яростно тру тело, пытаясь хоть чуть-чуть согреться. Бормочу себе под нос песню, которую отец в детстве часто напевал мне вместо колыбельной. Иногда ее слова почему-то сами собой вспоминаются в экстремальных ситуациях: «Налили негру стакан вина, он залпом выпил его до дна…» Уже почти не чувствуя конечностей, пытаюсь смыть мыльную пену тонкой струёй воды, которая едва сочится из бака над головой. «Шляпу надвинув, он зал покинул, и поглотила его ночная мгла…» — отбивая зубами чечетку, допеваю куплет. Неожиданно на словах «ночная мгла» полиэтилен отдернулся, и сквозь мыльную пену, начинающую щипать глаза, я увидел силуэт девушки. В тот же миг пленку шумно задернули. «Извините!» — донеслось до меня под дружный гогот Гуся, Ивана и наших техников — Виталика и Сереги. Холод сразу прошел. Меня будто обдали кипятком! Какая-то девушка заглядывает в душевую, когда я, весь в мыле, голый, выбиваю зубами барабанную дробь и напеваю песню про негра! Более дурацкую ситуацию трудно вообразить. Конечно, это проделки Гуся. По-другому и быть не может. Наспех вытершись полотенцем и напялив одежду, выхожу из душевой. Гусев и компания, довольные представлением, радостно скалятся.