Сага о Великой Степи - читать онлайн книгу. Автор: Мурад Аджи cтр.№ 123

Мы видим Аттилу с небольшой свитой, в составе которой и хан Айдын. Перед Аттилой почтительно склоненный епископ Лев, а за его спиной все члены депутации. Епископ говорит торопливо и испуганно, изредка поглядывая на Аттилу На лице Аттилы появляется теплая улыбка. Епископ, видя ее, сбивается, пробует продолжить, но умолкает в полной растерянности. Аттила даже не замечает наступившей па узы. Его взгляд устремлен на Децима. Улыбка на лице Аттилы сменяется изумлением. Он потрясен.

Аттила (обращаясь к Дециму, неуверенно). Алтай? Это ты?

Децим. Да, мой повелитель, я был Алтаем. С этим именем шел по жизни, пока не попал в Рим. Теперь я римлянин, член сената. Мое имя Децим.

Аттила. (протягивая руку). Алтай, подойди ко мне.

Децим. Я не один, мой господин, со мною Рим. Сюда пришли твои подданные, знай об этом.

Лишь тогда Аттила взглянул на депутацию, взглянул на лица пришедших приветствовать его людей, перед ним стояли тюрки, одетые по-новому, и это новое удивительно напоминало старое, родное, домашнее. Царь вдруг почувствовал, как ожесточение оставляет его, как улыбается сердце. И мир заново открылся ему. В нем ожили совсем другие краски – потаенные… Гнев сменялся на милость… Давно не ощущал он столь благостных минут, давно человеческие радости не посещали великого Аттилу. Аттила проявил себя искусным политиком. Он ничего не ответил епископу, но и не подал виду, что творила радость с его душой.

Аттила (тихо, для себя). Единственный способ излечить обиду – прощение.

Вместо ответа он повелел принять врагов как гостей, принять по-царски, потому что «мы не храним под сердцем обиду».

Картина седьмая

Царский шатер. Гости сидят на коврах и за отдельными столами, пируют. Костры, мясо, ковры, шут, музыканты появились как будто из волшебной торбы. Поднялась приятная суматоха. Она поднимала настроение присутствующих до родных – до домашних высот. Тосты. Аттила сидит за отдельным столом, слушает гостей. Справа от него, ближе всех к царю (знак особого почета) сидит хан Алтай (Децим) с друзьями, чуть дальше – хан Айдын. Здесь нужны два-три диалога, с глазу на глаз, которые убеждают царя, перед ним его подданные, пожелавшие жить по-новому, по-европейски: им нравится Рим, который становится их городом, нравятся новые заботы новой жизни.

Хан Алтай встает из-за стола, приближается к столу Аттилы. Кланяется, просит разрешения обратиться. Аттила милостиво кивает в ответ.

Хан Алтай (почтительно ив то же время с убежденностью в своей правоте). Великий царь! Я говорю от лица новых римлян. Не думай, что мы отказались от старой жизни, от родственников и друзей, наоборот, желаем быть к ним как можно ближе. Да, теперь мы живем в городе твоих врагов, но, заметь, живем, ни на шаг не отступив от адатов… Мы остались тюрками. У нас в сердце память о Родине, о далеком Алтае, о Вечном Синем Небе, мы с ними пришли в этот мир, с ними уйдем… Я прошу своего царя проявить милость и разрешить нам остаться в древнем Риме, остаться прежними, почитающими Бога Небесного, нашего всемогущего Тенгри, и тебя, великого царя.

(От автора.) Вот главная мысль монолога, она рису ет хана Алтая мудрейшим политиком того времени, он первым навел мост между Западом и Востоком, заговорив о нелегкой судьбе новых римлян, то есть о новопоселенцах, желавших остаться тюрками. Смысл неторопливо сказанных им слов очень и очень глубок.

Верь, нам душно в каменном городе, там почитают идолов и не чтят Небо. Это мертвый город, где нечем дышать. Юпитер и другие боги не спасают даже их самих. Защитят ли идолы нас? Да никогда в жизни, поэтому мы никогда не примем их веру и не станем римлянами… Однако хуже римского язычества постыдная греческая вера, ее навязал Риму император Феодосий, она вызывает презрение и брезгливость. Подумай только, жадные до барыша греки дошли до того, что открыто торгуют в церкви святынями, за мзду посвящают свинопасов и мясников в епископы, за деньги же отпускают грехи без исповеди. Там вообще нет Бога, лишь корыстолюбие, которое не знает границ… Ни один достойный человек не идет туда, к вчерашним рабам – к грекам. Так мы живем в этом душном Риме, не приняв ни греческую, ни римскую веру. Мы тюрки, наши души наполнены Вечным Синим Небом. Мы добровольно обрекли себя на страдание и муки, которые очень чувствуются в дни праздников, похорон или рождения детей. Нет священнослужителей, мудрых наставников! Нам некому открыть душу, некому исповедаться. С грехом живем. Не по-людски. Жизнь наша серая, она без храмов. Прто над нашими домами небо, серо даже в солнечный день… У нас очень большая власть в империи, мы добились ее сами и теперьжелаем позаботиться о своей душе… Великий Тенгри даровал мысль, ее я и открою тебе, наш Аттила, мысль о новой Церкви в Риме, о союзнице тюркской веры. Чтобы утвердить ее, нужна воля Неба, которую может озвучить лишь один человек на белом свете – это ты, наш царь Аттила, наместник Бога Небесного. Ты один можешь защитить нас, только тебе по плечу сделать Рим вечным тюркским городом.

Аттила молчит. Все замерли в ожидании. Хан Алтай не трогается с места, стоит, опустив голову. Пауза затягивается. Наконец царь подзывает к себе хана Айдына (свое доверенное лицо), тихо приказывает ему что-то. Тот удивлен, но послушно кивает и уходит за кулисы. Аттила делает знак продолжить пир. Хан Алтай возвращается на свое место. Начинает играть музыка. Но на лицах гостей плохо скрываемое ожидание. Никто не ест. Епископ Лев и сенатор Авиен замерли в тревоге. Они ожидают самого плохого. Возвращается хан Айдын, держа ларец, украшенный узором. Почтительно ставит его в отдалении от накрытых столов. Аттила встает и медленно подходит к ларцу. Смотрит на Льва с Авиеном. Те сжимаются, как от удара. Царь обращается к ним.

Аттила (торжественно). Примите мою царскую волю. С Богом. Дарую новой Церкви знак Тенгри. Утверждаю тем свою волю на земле Рима. Отныне мы союзники по вере.

Хан Айдын открывает ларец, достает оттуда большой золотой равносторонний крест, поднимает над головой, чтобы все видели бесценный дар царя Аттилы. Для тюрков это был святой знак: он символизировал лучи Божьей благодати. Хан Алтай с друзьями и все тюрки, присутствующие здесь, встают на колени и падают ниц перед святыней. Епископ Лев и сенатор Авиен озираются в недоумении, затем медленно и неумело опускаются на колени и тоже падают ниц.

Повелеваю в знак нашего примирения и союза назвать крест католическим.

Ведущий. Так на Амбулейском поле в 452 году открыли едва ли не главную страницу истории Запада – историю Римской католической церкви. Открыл Аттила, его у ста. С них впервые слетело слово «каталык» (католик). На древнетюркском языке оно означало «союзник», речь шла о союзнической Церкви со службой на тюркском языке и по алтайскому канону.

Аттила на церемонии передачи креста назвал епископа Льва «батюшкой» (по-тюркски «апа», «папа»). На коленях первый в истории Западной церкви папа римский Лев, прозванный потом Великим, благодарил Аттилу за доверие…