Илья Муромец и Сила небесная - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Лигун cтр.№ 58

С этими словами Владимир отстегнул от пояса дорого украшенную княжескую булаву и протянул её Муромцу.

– Держи, богатырь! Она тебе по руке…

– Ура! – закричали все, кто был у городских ворот.

А громче и радостнее всех кричали Добрыня Никитич и Алёша Попович.

Вот так в одночасье Илья стал первым богатырём, хотя пришёл к Владимиру последним. К этому времени Красное Солнышко уже прошло свой зенит. Правда, и до заката было ещё далеко: шёл только 1006 год и князю оставалось править целых девять лет. Это было много, потому что всего год понадобился Владимиру, чтобы озарить Киевскую Русь светом, который не угас и поныне, и не угаснет до скончания века!

* * *

Девять лет Илья служил князю не за страх, а за совесть, потому что Красное Солнышко хотел сделать державу крепкой и Илья хотел того же. Вот и ладили они всегда, а ежели ссорились (и такое бывало!), то быстро мирились и худого не поминали.

С первенством Муромца никто не спорил. Даже Алёша Попович, весельчак и задира, привыкший к похвалам, в его присутствии сразу умерял свой пыл. А когда натура всё же брала своё, и Алёша начинал бахвалиться подвигами, Илья как бы невзначай предлагал:

– А может, на левых поборемся?

Ухарь тут же прикусывал язык и заливался краской, но потом не выдерживал и, добродушно улыбаясь, шёл на мировую:

– Да я, Илюша, со всей душой, так ты ж опять стол сломаешь. Лучше давай, пока он цел, кваску выпьем да погуторим по-братски!

В этих разговорах любил принимать участие и грозный воевода Добрыня Никитич. Только грозным он был не для друзей, а для врагов-супостатов и нерадивых вояк. Глядя на его широкую улыбку и светлый взгляд, даже тугодумы понимали, почему воевода носит имя Добрыня.

* * *

Однако мы забежали вперёд. Поэтому вернёмся к битве с Калином-царём. Тем более, что мы ещё не всё рассказали.

На второй день после беды, то бишь по-беды над кочевым войском, Добрыня пришёл к Владимиру и упал ему в ноги:

– Дозволь речь держать, Красное Солнышко!

Владимир удивлённо вскинул брови. Ведь Добрыня был не только воеводой, а как-никак приходился ему родным дядей. И вдруг такие церемонии!

Племянник хотел было поднять Добрыню с колен, но понял, что тот возжелал не семейного, а державного разговора. Поэтому сел в своё резное кресло и молвил:

– Дозволяю! Только встань сперва: ты ж всё же воевода, а не купец какой.

Добрыня поднялся во весь свой богатырский рост и сказал, как отрезал:

– Был воеводой, а теперь не буду!

– Это почему?

– Да ты и сам знаешь.

– С каких пор воеводе известно, что знает великий князь, а что нет? – в голосе Владимира зазвенел булат. – Изволь объяснить.

– Да чего тут объяснять! Меня всегда почитали не за звание, а за то, что я и сам справный богатырь. Даже Алёшку опрокинуть могу, хоть тот и бахвалится. А теперь у нас Муромец появился, и я ведаю, что он вдесятеро сильней меня и, как выказал бой с кочевниками, стократ мудрее. Так какое же я право имею им верховодить. Он и есть настоящий воевода. Его это место. Отпусти меня, князь! А я Илье во всём помогать буду. Соколу, конечно, лес не диво, но и старый волк знает толк!

Вместо ответа Владимир встал с кресла и в задумчивости начал мерить шагами палату. Наконец, князь остановился и молвил:

– Есть в твоих словах резон… Но есть и закавыка.

– Какая ещё закавыка?

– А мы не знаем, что об этом сам Муромец думает. Так давай сперва у него спросим, а уж потом решать будем…

* * *

Илью разыскали не сразу. Ни в гриднице, ни во дворе его не было, но и уехать Муромец не мог, потому как Бурушка был причален к коновязи и, опустив голову, думал какую-то свою думу.

Пока богатыря искали, он пировал в доме Тровура Прекрасноволосого, не только успевшего вернуться из похода, но и поучаствовать в сражении вместе с сыном. Его левая рука выше локтя была замотана белой тряпкой, сквозь которую проступало кровавое пятно. Однако рана была лёгкой, потому что сабельный удар смягчили кольчуга и кожаный рукав боевой рубахи.

Тровур угощал богатыря варяжскими кушаньями: рыбой, варёной в молоке, печёной кашей и крепким пивом, от которого Илья вежливо отказался, потому как не понимал, зачем человеку дурить себе и без того дурную голову. Это ж всё равно, что перед битвой стреножить коня и лупить его плёткой, чтобы скакал быстрее… Поэтому рыбу богатырь запивал клюквенным морсом – ядрёным соком, разбавленным водой.

Во время трапезы Тровур не уставал расспрашивать о подробностях чудесного спасения Олава.

– Значит, ты услышал тихий голос. А потом что?

Илья делал большой глоток, вытирал усы и в пятый раз рассказывал, как он нашёл яму, сломал решётку и вызволил Прекрасноволосого. Олав сидел рядом за столом и с нескрываемой любовью глядел на седого викинга, который не мог скрыть слёзы.

– А кто-то говорил, что воину не пристало плакать, – наконец не выдержал Олав.

– И сейчас то же скажу, только с одной поправкой: плачет не воин, плачет отец!

– Это кто тут плачет? – раздался в дверях громовой голос.

С этим вопросом в горницу влетел Василий, чуть было не сказали пьяница, но не скажем, потому что богатырь после битвы дал зарок: «ни капли вина!».

– Так кто тут плачет? – повторил Василий-трезвенник. – Не плакать, а радоваться надо, когда все живы, а татарва побита! Илья, тебя князь ищет. Все с ног сбились, а ты жуёшь. Беги скорее в терем: можа, случилось чего?

– Бегу! – ответил Муромец и, не без сожаления глянув на миску с печёной кашей, стремглав выскочил из горницы.

* * *

– Тут такое дело, Илья Иванович, – молвил князь когда богатырь вошёл в каменные палаты. – Наш воевода собрался на покой, поэтому хочет передать тебе своё звание. Что скажешь?

– Скажу спасибо за честь великую. Только не могу я воеводой быть. Мне старцы наказали землю нашу святую защищать, а не командовать, иначе силу свою потеряю. И потом лучшего воеводы, чем Добрыня Никитич, нам не сыскать. Его слово, что монета золотая, вес великий имеет, потому всеми принимается без досады. Так что увольте.

– Слыхал? – спросил Владимир старого богатыря. – Я тоже думаю, что коня на скаку менять негоже. Так что на том и порешим: ты остаёшься воеводой. А Ильёй командовать не будешь, ежели права за собой не чуешь. Он будет при мне служить, на особом довольствии.

– Если это приказ, я подчиняюсь, – буркнул Добрыня, но по глазам было видно, что он доволен таким решением.

* * *

И хотя князь Владимир взял Муромца на особое довольствие и даже хотел построить ему терем подле своего, не сиделось богатырю в Киеве. Через неделю после победы над кочевниками оседлал он Бурушку и подался в леса тёмные и степи лихие, где пошаливали супостаты да басурмане всякие. И как начал их бить булавой, князем дарёной, так задрожала земля у них под ногами.