Илья Муромец и Сила небесная - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Лигун cтр.№ 11

Во-первых, наш город был в два раза больше, чем предыдущий, и мама наконец-то смогла найти работу по специальности, потому что на самом деле она была аптекарем, а не учителем танцев.

Во-вторых, в нашем городе было много хороших институтов, а два просто замечательных. Один медицинский, где работал академик Лютиков, а второй лесотехнический, куда собирался поступать Колька.

В-третьих, наш город стоял в двух шагах от Башмачки, на большой реке, куда впадала маленькая Самоткань, поэтому дед мог тратить на дорогу меньше времени и денег.

И хотя папа не верил в Бога, впервые в их новой трёхкомнатной квартире он встретил деда словами:

– Вашими молитвами, Никифор Иванович, чудеса делаются!

– И вы молитесь, Аркадий Матвеевич! – серьёзно ответил дед. – Тем паче есть о чём…

Чтобы перевести разговор в шутку, папа улыбнулся и сказал:

– Молиться не буду, потому что не хочу перекладывать ответственность на чужие плечи.

Но дед шутки не принял и тихо, но решительно проговорил:

– У Бога нет плеч. Бог суть любовь. А любовь все наши беды поглотит, как море слёзы, и солонее от этого не станет.

Папа согнал с лица улыбку и, кивнув на двери соседней комнаты, которую отдали Илье, спросил дрогнувшим голосом:

– А как же любовь может сочетаться с инвалидной коляской?

– Может. И с тюрьмой может, и с сумой. Иногда даже больше, чем с повышением по службе. Человекам не ведом Промысел. Почём нам знать, от какой беды Господь уберёг Илью, попустив прыгнуть с крана?… Нам надо принимать любые испытания с благодарностью. И тогда они станут не карой, а спасением…

Дед хотел ещё что-то добавить, но тут в комнату вошла мама и позвала всех пить чай со свежим вишнёвым вареньем от бабушки Вали.

* * *

Во время этого разговора и последовавшим за ним чаепитием Илья сидел в школе. Вообще-то, по субботам уроков не было, но Ножкин посещал факультативные занятия по истории. Вера тоже туда ходила, поэтому суббота стала единственным днём недели, когда они сидели в одном классе.

Дело в том, что старшеклассники занимались на втором и третьем этажах. И только 8-Б, когда в него пришёл Илья, перевели на первый. Теперь единственным препятствием для учёбы оставалось только высокое школьное крыльцо. Но вот что интересно: как три года назад Илья мог спуститься и подняться по каменным ступенькам на руках, так и сейчас он поднимался и спускался на руках, только руки были не его, а одноклассников…

Ну, а в остальном всё было нормально. Ножкин сидел в своей коляске спиной к окну, лицом – к дверям. Слева от него была доска, справа – парты. Получалось, что он был ближе всех к учителям, к тому же его никто не отвлекал разговорами, – вот Илья незаметно для себя и начал учится лучше всех, хотя, когда ходил, такого никогда не было, не считая физкультуры.

Конечно, не все люди любят отличников. Но на Ножкина это не распространялось: все ж всё понимали. К тому же через полгода после травмы к нему вернулась его прирождённая весёлость, пускай не такая, как раньше, но всё равно хватало, чтобы утешать и подбадривать других.

Более того, находились люди, которые Ножкину завидовали. Особенно из-за Веры. Больше всех завидовал Саша Золотов из 8– А, где Вера училась. Золотов был маленький и щупленький и ходил в очках, за что часто получал на переменках подзатыльники и тычки от разгильдяев со стопроцентным зрением. Зато маленький и щупленький Золотов в отличие от больших и толстых умел писать стихи. За свою жизнь он написал их штук сорок и все посвятил Вере. Одно начиналось так:

Надоела эта жизнь!

Ты опять с другим! ушла в кино!

Ну! хотя бы выгляни!

Под дождём! я мокну! под окном!

По количеству восклицательных знаков Золотов сумел превзойти всех поэтов, включая Пушкина и Маяковского. Восклицательные знаки должны были подчёркивать силу поэтических чувств, но Вера только смеялась и на чувства не отвечала. Поэт страдал, а один раз даже воскликнул:

– Вот прыгну с крыши и сломаю ноги, тогда посмотрим!

Но, к счастью, это была пустая угроза, потому что Золотов панически боялся высоты…

* * *

…Закончился март, пролетел апрель. В мае под окнами уже каждый день без выходных раздавалось привычное: «Да кто ж так бьёт!.. Бокопор!.. Мазила!.. Го-о-ол!..»

Когда окончательно потеплело, к этим крикам стали примешиваться громкие охи бабушки Бабарыкиной с первого этажа, которая имела привычку сушить свои пододеяльники рядом с футбольной площадкой. Пока шёл матч, она стояла возле пододеяльников и отбивала мячи. Но иногда пропускала, и тогда за её спиной на белоснежных парусах расцветало грязное пятно.

– А ты перевесь ближе к гаражам, там, где все сушат, – советовала дворничиха тётя Маша.

– Возле гаражей солнца мало. А ну, отойди: у меня сейчас второй тайм начнётся!

Тётя Маша обиженно поджимала губы и шла подметать большую лужу посреди двора, которая не просыхала ни зимой, ни летом…

Илья тоже играл в футбол. Правда, судьёй. Когда лифт не работал, а такое случалось частенько, папа выходил на балкон и кричал по-военному:

– Подъёмная команда, подъём!

На лестничной площадке сразу же раздавался дружный топот: это спешила на помощь подъёмная команда, чтобы спустить Ножкина во двор. Впереди всегда бежали мелкоклашки, чтобы успеть первыми. Но их старания были напрасными. Коляску выносили Гусь и толстый Стас, а Илью – сантехник Ерёмушкин и папа. Чтобы мелкоклашки не путались под ногами, их посылали вниз держать двери!

Ножкин старался судить честно, хотя это не всегда удавалось. Он сидел далеко от ворот и, если там случалась свалка, не видел, кто сыграл рукой или подставил ножку нападающему. Но ему это прощали, тем более, что Вовка Семякин был под домашним арестом за вырванную из дневника страницу, поэтому играли мячом Ильи.

* * *

А потом закончился май… Наступило лето… А с ним и самые длинные школьные каникулы… И вот как-то, в начале июня, папа вернулся домой раньше обычного: часов в восемь вечера. Лицо у него было озабоченным.

– Аркадий, ты что так рано? – с тревогой спросила мама.

Вместо ответа, папа взял маму за руку и повёл на кухню. Они закрыли дверь и начали громко шептаться. Примерно через полчаса папа с мамой вошли в комнату Ильи и стали на него смотреть, не решаясь сказать, наверное, что-то очень важное.

Ножкин сразу понял: папу снова переводят! И хотя такое случалось не впервые, на этот раз ему стало так тоскливо, что не передать. Конечно, и из других городов и посёлков переезжать было тяжело, но он тогда был маленьким и не так привязывался к друзьям. И потом там не было Веры!

Ножкин почувствовал, что сейчас заплачет. И он бы заплакал, если бы папа наконец не сказал: