Загадки Петербурга II. Город трех революций - читать онлайн книгу. Автор: Елена Игнатова cтр.№ 90

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Загадки Петербурга II. Город трех революций | Автор книги - Елена Игнатова

Cтраница 90
читать онлайн книги бесплатно

«Жестокие люди, жестокое время, и все это когда-то пройдет, как проходит все на свете, и чего ради идут эти упражнения в развитии бесчеловечности», — писала Е. А. Свиньина. Жестокости хватало с избытком: в марте 1932 года пенсионеров из «нетрудовых элементов» лишили хлебных карточек — им пора на кладбище, а не хлеб есть! И все же люди оставались людьми: «Уже несколько лиц, конечно далеко не богатые, но знающие об этом постановлении, обещали сами делиться со мной, а мне много не надо — будет у них хлеб, дадут кусок и мне», — сообщала дочери Свиньина. Кто эти филантропы, которые сохранили доброту и человечность в бесчеловечное время? «Дают мне хлеб самые разнообразные, даже незнакомые люди всевозможных положений, узнавшие, что я без хлеба… даже совсем почти деревенские женщины — я говорю „почти“, потому что они теперь уж не на земле, а вынуждены быть на заводах, их хозяйства уже не принадлежат им, но душа и сердце у них еще собственные, поэтому они находят нужным делиться своим хлебом с такими, у кого его отняли». Старая аристократка и бывшие крестьянки, работницы, плачущие в «красных уголках», — все они обездоленные, несчастные, но именно такие люди сохранили для нас тепло и свет человечности.

В 1931 году Николай Олейников и Лидия Жукова однажды зашли в магазин на Невском, где за пустыми прилавками маялись продавцы и стояла бочка с прокисшими огурцами. «Дайте мне что-нибудь голубое. Мне нужны голубые éды», — попросил Олейников. «В магазине не было ни красного, ни белого, ни розового, ни желтого. Ничего не было. И продавцы конфузливо жались: „Нет, голубого ничего нет!“» «Голубые éды» были в закрытых распределителях или в магазинах с коммерческими ценами, но там хлеб стоил в десять раз дороже, чем по карточкам. Магазины Торгсина предлагали богатый выбор продуктов и промтоваров — только несите золото и валюту! С валютой у горожан было туго, и в Торгсине чаще покупали не деликатесы, а муку, крупу, сахар, сливочное масло. Родители С. Н. Цендровской отнесли в Торгсин обручальное кольцо и золотые серьги, и «попробовали мы тогда хорошей белой булки и еще какие-то продукты удалось купить», вспоминала она. Люди постарше еще помнили деликатесы, а дети о них уже не знали. Ленинградка Л. А. Дукельская рассказывала, как родители решили сделать ей подарок — сдали какую-то вещицу в Торгсин и купили пирожное. Вся семья собралась смотреть, как она будет есть пирожное, девочка попробовала и отложила его — хлеб гораздо вкуснее. К сладкому тоже надо иметь привычку, а сахар давно стал редкостью.

Правительство размышляло, как преодолеть продовольственный кризис: не заменить ли, например, основные продукты соевым суррогатом? Из соевой муки можно получить заменители мяса и молока, делать колбасу, пирожные и конфеты. В 1930 году Институт сои доказывал преимущество чудесных бобов, устраивая «показательные обеды», а через пару лет соевые продукты появились в магазинах Ленинграда. Другое продовольственное озарение властей было воспето Николаем Олейниковым:


Красавица, прошу тебя, говядины не ешь.

Она в желудке пробивает брешь.

Она в кишках кладет свои печати.

Ее поевши, будешь ты пищати.

Другое дело кролики. По калорийности они

Напоминают солнечные дни.

В 1932 году вышло правительственное постановление «О развитии кролиководства в промышленных районах» — всем городским предприятиям, учреждениям, жилконторам и воинским частям приказано разводить кроликов, в школах каждый класс должен завести два кроличьих «гнезда». В народе кроликов прозвали «сталинскими быками», а ответом на лозунг «В бой за кролика!» стала шутка: «Чем Сталин похож на радио? — Тем, что слушать противно и возразить нельзя».

Контраст фасада и изнанки жизни, показного и подлинного был самой характерной чертой Ленинграда первой половины 30-х годов. «Фасад» менялся в буквальном смысле: в центральной части города красили здания, убирали навесы над парадными, восстанавливая прямые линии улиц, асфальтировали Дворцовую площадь. Невский проспект хорошел на глазах, витрины центральных магазинов поражали воображение (в них были таблички «Товар с витрины не продается»); летом за оградой сада Аничкова дворца звучала музыка, под деревьями сидели за столиками нарядные люди. Трамвайные поезда из нескольких вагонов плыли по улицам, вид портили только граждане, гроздьями свисавшие с подножек. В городе появились автобусы, среди них «один огромный, на 100 человек», писал в 1933 году за границу друзьям Николай Владимирович Линдстрем, старый дворянин, в прошлом гусарский полковник. Таким, как он, не полагалось вкушать блага социализма и оставалось только жаловаться: «Ленинград все украшается. Однако жизнь обывателей не улучшается: голодаем и ходим в обносках». Постовые в белых перчатках регулировали уличное движение, а у дверей «Астории», где останавливались иностранцы, стояли статные швейцары с гвардейской выправкой. Иностранцы не знали русского языка, не могли прочесть лозунг «В бой за кролика!», не подозревали, что консервные банки на полках магазинов большей частью пустые, бутафорские. Зато они видели размах строительства и великолепие праздников, которые становились все пышнее. «Проспект 25-го Октября превращен в картинную галерею, а корпуса крупнейших домов ослепительно освещены электричеством… — писал о празднике 7 ноября 1933 года Аркадий Маньков. — Когда подходили к площади Урицкого, воздух сотрясался от взрыва ракет, и разноцветные дымовые, змеевидные струйки ползли в свежем морозном небе, а дымящиеся пыжи падали на землю. Со стороны б. Адмиралтейского сада обволакивала площадь пелена фиолетового дыма, и от этого многотысячная толпа демонстрантов принимала фантастические очертания».

Слитная масса, текущая в указанном направлении, послушно меняющая форму и очертания, — таким вожди хотели видеть социалистическое общество. Это мировоззрение запечатлелось в архитектуре эпохи, в зданиях райсоветов, Дворцов и Домов культуры (имени Ленина, Ильича, Капранова, Газа, Кирова) с их индустриально-казарменной эстетикой. В 30-х годах в городских районах встали серые громады райсоветов, где, судя по количеству кабинетов, на каждый десяток жителей приходилось по чиновнику. В строительной гигантомании торжествовала идея централизации: вся жизнь города должна быть сосредоточена в специальных центрах; эта идея увенчалась строительством Дома Советов (1936–1941 гг.), Дома Союзпушнины (1937–1939 гг.) и других архитектурных памятников эпохи. Реализовалась и идея централизованного питания, которое Ленин считал «важнейшим условием для создания коммунистического общества»: в конце 20-х годов в рабочих районах появились первые фабрики-кухни. Они поставляли готовую еду в столовые промышленных предприятий и должны были избавить работниц от домашней стряпни: на фабрике-кухне можно было купить обед, а дома оставалось только разогреть его — очень удобно! Правда, из-за нехватки продуктов в городе фабрики-кухни работали не на полную мощность. В числе проектировщиков этих «дворцов пищи» мы встречаем знакомое имя — инженер А. Г. Джорогов, строитель первого петроградского крематория. Как тут не вспомнить предложение юмориста из «Крокодила» объединить столовую Нарпита с крематорием и топить кухонные печи отравившимися едоками! Выходит, жизнь подхватила эту зловещую шутку. Но самой зловещей и знаменитой новостройкой начала 30-х годов было здание ленинградских спецслужб на Литейном проспекте — Большой дом. Его возводили в ударном темпе, построили за год, и 7 ноября 1932 года Ленинград получил подарок — пока слитные массы горожан шли по Дворцовой площади, на Литейном торжественно открывали новый центр массового уничтожения.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию