Роковая женщина - читать онлайн книгу. Автор: Кэрол Нелсон Дуглас cтр.№ 55

А вот я всегда оставалась только собой. Я не актриса и не детектив, и мне бы не удалось никого одурачить. Правда, за последние месяцы, кажется, я начала немного меняться.

Наверное, моя роль заключается в том, чтобы фиксировать события, восхищаться или делать выговор – в зависимости от обстоятельств. Я по-прежнему гувернантка, хотя теперь мои подопечные – взрослые. И я становлюсь ненадежным наблюдателем, даже если единственная роль, которую я играю, – это я сама.

Хватит! Только Казанова мог бы разобраться в подобных размышлениях, и то потому, что у него ни капли здравого смысла!

Итак, на следующий день я играла роль идеального секретаря в тесном жилище Финеаса Ламара, Чудо-профессора.

– Рина? – воскликнул этот полный пожилой субъект, когда мы с Ирен без предупреждения постучались в дверь его меблированных комнат.

В районе, окружающем Юнион-сквер, театры и мюзик-холлы перемежаются с домами, где сдаются комнаты. В одном из подобных зданий и жил Чудо-профессор.

Он застыл, словно ожидая от нас театральной реплики.

– Моя дорогая Мерлинда, – добавил он, назвав Ирен одним из ее сценических имен. – Я никогда не забываю лица.

– И остальное тоже, коли на то пошло, – пошутила бывшая русалка.

Ламар сделал жест, приглашая нас войти, а я мельком подумала, что и впрямь сильно изменилась: уже не краснею, посещая жилище незнакомого мужчины. Во всяком случае, не больше, чем поднимаясь по ступенькам омнибуса.

– Боже мой, ты стала взрослой женщиной! Неужели я так стар? – жалобно произнес профессор.

Я изучала хозяина дома. У этого высокого мужчины с объемистым брюшком было умное лицо. Правда, постоянно поднятые брови, широко открытые глаза и слегка извиняющаяся улыбка придавали ему простоватый вид.

Ирен рассказывала мне, что он знает больше любого человека в мире. Каждый вечер он демонстрировал свою необыкновенную ученость в разных варьете Нью-Йорка. По словам Ирен, профессор также был ее единственным учителем.

– Я слышал, – сказал он, садясь и аккуратно расправляя полы пиджака, – что ты покинула нас ради Европы.

– Я пела в оперных театрах за границей, – скромно ответила Ирен. – Это моя страсть.

С видом ученого, читающего с кафедры лекцию, Ламар поднял палец:

– Вынужден возразить, моя дорогая. Пение всегда было твоей страстью. Ты чудесно пела с трех лет. Но только когда тобой занялся маэстро, стало ясно: ты одарена таким голосом, что тебе будут кричать «браво» коронованные особы Европы. Но о чем же я думаю! Две красивые леди пришли ко мне в гости, а я их ничем не угостил! Могу я предложить вам печенье?

Я окинула взглядом опрятную, но убогую комнату, в которой пахло затхлостью, и решила, что скорее уж стану есть в ресторане (огромная уступка с моей стороны).

– Благодарю вас, нет, – отказалась Ирен, с присущим ей тактом быстро оценив ситуацию. – Я совершаю сентиментальное путешествие по местам моей юности.

– Странно, – сказал Чудо-профессор, забавно нахмурившись. – В детстве ты никогда не была сентиментальной. Не понимаю, с какой стати тебе меняться.

– А какой я была? – спросила Ирен столь небрежным тоном, что я поняла: ответ на этот вопрос очень важен для нее. – Признаюсь, я смутно помню свои ранние годы. Кажется, я росла без матери.

Она произнесла слова «росла без матери» с такой интонацией, что мне стало ясно: тут есть какой-то непонятный мне контекст.

Ламар сразу же понял, что она имеет в виду:

– Да, так и есть, моя дорогая девочка, и вот почему мы все взяли тебя под свое крылышко. Уж не знаю, насколько подходили наши «крылышки» для столь юного и не по годам развитого создания, как ты. Софи и Саламандра придумывали для тебя номера, поскольку требовались деньги на твое содержание, а все мы в те дни зарабатывали мало. К счастью, ты была послушным ребенком, к тому же наделенным разнообразными талантами. На самом деле, порой именно ты содержала нас!

– Я никому не принадлежала? Никто не платил за мое воспитание?

– Ты с самого начала была независимой малышкой. И, следует добавить, нашей общей любимицей. В театральном мире люди одиноки, за исключением счастливых пар, которые выступают вместе. Но мы были одной большой семьей, и за тобой всегда находилось кому присмотреть.

– Но как я оказалась среди вас? Кто-то наверняка заявлял на меня права?

Чудо-профессор перевел взгляд на пуговицы своего пиджака.

– Ты знаешь, что костюм, в котором я выступаю, весит сорок фунтов? И что в нем шестьдесят карманов, набитых пятнадцатью тысячами записочек с информацией? Я собственноручно составил их и могу мгновенно достать любую, чтобы ответить на вопросы, заданные публикой. Я ходячая энциклопедия и знаю все, о чем могут спросить зрители. Но для тебя у меня нет ответа. Спроси у близняшек.

– Они умерли. Софи и Саламандры нет в живых, как и заклинательницы змей Абиссинии.

– Умирают лишь сценические номера, Рина.

– Эти номера кончились убийством, – возразила Ирен.

– Печально. Но разве столь уж важно, как именно мы погибаем? Мы старые солдаты и даем свое последнее представление, когда Костлявая призывает нас.

– Боюсь, что эти смерти имеют какое-то отношение ко мне, к моему детству. К тому периоду, когда я выступала вместе с вами.

– Но кто же мог тебя вычислить, мой маленький хамелеон, когда прошло столько лет? Более двух десятилетий! Ты сменила с полдюжины сценических имен, прежде чем тобой занялся маэстро.

– Маэстро? Кем он был?

– Ты не помнишь? – удивился хозяин.

Ирен коснулась полей своей экстравагантной шляпы рукой, затянутой в перчатку.

– Нет. – Казалось, ее встревожило собственное признание. – Почему я так много забыла о своем детстве?

– Ты слишком быстро выросла. – Чудо-профессор пожевал бледную губу. – Я не одобрял, что тебя отдали в учение этому человеку, но женщины настаивали. Это твой шанс выступать на законных основаниях, заявили они. Как будто все мы незаконные!

– Но я таковой и была, вне всякого сомнения. Плод греха, на который никто не желал предъявлять права.

– Я не обращал на подобную ерунду внимания. Пусть о таких вещах беспокоятся женщины. Кстати, была одна…

– Кто?

– Одна… женщина, которая приходила к тебе. Всегда в черном. Вдова? Теперь, когда я ней вспомнил, мне кажется, что она проявляла к тебе интерес.

– И только она?

– Нет, моя дорогая. Ты была прелестна! Все женщины из публики окружали тебя, воркуя, как голубки на крыше или на этих проклятых телеграфных столбах, которых теперь полно на улицах. Конечно, в пору твоего детства не было никаких проводов над головой. Мы заботились о твоей безопасности, не сомневайся. Тебя все обожали.