Книга о Человеке - читать онлайн книгу. Автор: Кодзиро Сэридзава cтр.№ 64

Но даже если бы я сел за письменный стол, вряд ли бы смог что-то сделать. В течение ближайших трех-четырех дней в Японии как будто замерла вся жизнь, газеты, радио, телевидение заполнили сообщения о событиях, связанных с кончиной императора, различные мнения, воспоминания по поводу эпохи Сёва, а весь остальной мир как будто погрузился в сон.

Я у себя на втором этаже только смотрел на небо, созерцал, как поднимается и опускается солнце, как плывут облака, слушал радио, смотрел телевизор да выискивал, что бы такое почитать в журналах, сваленных в углу кабинета.

В тот день в четыре часа по телевизору высокопоставленный правительственный чиновник объявил, что эпоха Сёва окончилась и принято решение назвать новую эпоху эпохой мира и благоденствия, и он продемонстрировал листок, на котором великолепными иероглифами было выведено: «Хэйсэй».

— Что? Хэйсэй — мир и благоденствие? — невольно воскликнул я, уставившись на листок бумаги. И тут вспомнил о том, что рано утром мне вещала госпожа Родительница об эпохе мира и благоденствия. Удивлению моему не было границ.

Утром девятого января зашел редкий гость — молодой Ямагава. Я бездельничал и отдыхал, поэтому в хорошем настроении сразу же спустился к нему в гостиную. Он с какой-то даже гордостью объявил, что участвовал в похоронах Итиро Цунэоки, и красочно расписал, каким пышным было погребение.

— Господин Цунэока почитал его величество императора, — сказал он, — поэтому скончался скоропостижно, чтобы стать его вожатым в смерти.

Я промолчал, но вдруг Сёгун, сидящий у меня в животе, заговорил моими устами:

— В смерти не нужен вожатый. В то мгновение, когда человек умирает, его принимает лоно Всемогущей Природы, будь он император или нищий…

— Что вы такое говорите? Император и нищий одинаково приемлются в лоно Великой Природы? Но это немыслимо! Император — живой Бог!

— Существует только один Бог, и это Сила Великой Природы. Если император — Бог, то и ты и я — Бог… Видишь ли, и император, и ты, и я, как и все люди, в равной степени возлюбленные чада Божьи.

— И с такими мыслями вы прожили жизнь?

— Да. Ничего удивительного. Ибо это — истина. Когда-то военные захватили власть и стали вдалбливать народу, что император — живой Бог… И это достойно сожаления. Потерпев поражение в войне, военные утратили власть, и его величество сам объявил, что он — человек. Так что как ни крути, а император — человек.

— Если император не Бог, если он — человек, тогда Япония погибла! Это немыслимо! — Судя по тому, как исказилось его лицо, Ямагава был в ярости.

— Когда ты, я и весь народ, каждый из нас, все мы, подобно императору, победим личные амбиции, устремим все силы на самосовершенствование и самоутверждение, если все мы будем признавать в другом личность, уважать друг друга, любить, — именно тогда в Японии наступят покой и благоденствие. Когда ты называешь императора Богом, ты, наверно, хочешь сказать, что он стоит выше своих личных интересов? Ведь любого замечательного человека принято сравнивать с Богом. Поэтому, если уж ты так привязан к Богу, ты должен прежде всего постараться стать таким человеком, каким был император.

— Мне пора.

С этими словами Ямагава удалился. Удивленный, я не мог понять, в чем дело, но тут Небесный сёгун обратился ко мне, смеясь:

— Ты сказал вполне достаточно, чтобы у него открылись глаза. Не бери себе в голову.

Вслед за этим потянулись хмурые облачные дни. Освобожденный от работы, я глядел на покрытое тучами небо и вдруг ощутил, что между проглядывающим в просветы солнцем и внутренней моей силой идет бессловесный диалог и — удивительный феномен — благодаря этому диалогу двигаются облака, меняется свет солнца, впрочем, я не придал этому особого значения, только порой сам, обратившись к солнцу, взывал без слов, и оно появлялось, раздвинув тучи… Заигрывая с небом, я не замечал, как проходит время.

— Ну что ж, пора приниматься за работу, — ласково обратился ко мне Небесный сёгун. — Если не закончишь рукопись к середине февраля и не сдашь ее в издательство, книга не успеет выйти в июле.

Я спохватился — в самом деле пора. Это было тринадцатого января в два часа, я только кончил обедать.

Я встал из-за стола, собираясь подняться в кабинет, как вдруг увидел в окно Хидэко Накамуру, входящую в ворота.

Я открыл дверь, впустил ее и провел в гостиную. Настроившись на работу, я без всяких околичностей спросил у сияющей счастьем Хидэко о цели ее визита.

— Я, кажется, как-то говорила вам о своей работе, посвященной стилю Анатоля Франса. Так вот, ее опубликовали во французском научном журнале и вчера мне его прислали. Я принесла, знала, что вы будете рады! — Она выложила на стол журнал. — Я перечитала, и даже не верится, что это написано мною, впрочем, понятно, что все это благодаря мужу… Кроме того, в конце журнала напечатаны сопроводительные статьи двух ученых… Удивительно! Оба меня хвалят…

Она подробно пересказала мне эти статьи, такие восторженные, что ее радость передалась и мне. В одной из них выражалось желание, чтобы она непременно написала работу о стиле Андре Жида.

— Красота стиля Анатоля Франса, — сказал я, — понятна даже мне, невежде, а вот что касается Андре Жида…

— Фразы Анатоля Франса ритмичны, а своеобразие Жида в том, что каждая фраза у него обособлена и подчинена внутренней логике… Поскольку муж обещал помочь, я решила попробовать.

— Ну раз Накамура согласен тебе помогать, надо взяться за это.

— Одновременно пришло письмо, из которого следует, что мою работу о Франсе в этом году хотело бы опубликовать известное издательство И., в специальной серии. Муж говорит, что это самый ценный новогодний подарок… Мы шутили сегодня утром, что я должна непременно поделиться им с мужем и с вами.

— Спасибо, спасибо. — Я тоже рассмеялся, но тотчас добавил: — Прежде чем приступать к работе о стиле Андре Жида, было бы хорошо, если б ты закончила записи о своих мучительных раздумьях, благодаря которым пришла к убеждению, что мировая религия — едина, — то, о чем мы говорили с тобой в прошлый раз.

— Да, я обязательно напишу об этом. Ведь эти мысли обращены к сотням миллионов верующих католиков во всем мире… Но муж мой сказал, что поскольку это произведение будет написано безвестным автором, никто не обратит на него внимания. А благодаря книге о стиле Анатоля Франса многие заинтересуются, мол, а, это та, что написала об Анатоле Франсе!

— Тогда я спокоен. Спасибо за поистине ценный новогодний подарок. В качестве ответного дара можно задать вопрос?

— О чем же?

— Видишь ли… Я хорошо знаю, что ты счастлива, но все это связано с твоей работой. А как женщина, как мать… Я совсем не знаю, насколько ты счастлива в своей обыденной жизни.

— Ну и вопрос! Я ведь все-таки женщина, так что помимо работы конечно же уделяю и время и мысли семейным и домашним делам, но это мне в радость… Ребенок, к примеру. Он хорошо воспитан, просто сокровище. Если начну о нем говорить, получится, что бахвалюсь, поэтому я обходила эту тему молчанием… И мама говорит, что она счастлива… Так что, пожалуйста, успокойтесь. Как женщина, как мать я тоже счастлива.