Твердь небесная - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Рябинин cтр.№ 170

Зато уж боевые товарищи оценили их подвиг исключительно высоко. Слух о том, как они с каким-то французским офицером играючи, одною левой, отразили где-то японское наступление, разнесся по полку мгновенно. И за долгий срок стояния на Ша-хэ Мещерин с Самородовым по просьбе любознательных однополчан, в глазах которых они были настоящими героями, не посрамившими чести полка, десятки раз, то вместе, то порознь, живописали свои беспримерные подвиги, причем то и дело подпуская всяких небылиц. В конце концов, они просто стали откровенно врать. Эти их нескончаемые батальные байки сделались любимейшим развлечением в роте. И то правда! Куда забавнее сидеть этак вечерком в фанзе на горячем кане, покуривать и ждать, что еще придумают рассказать забавники, помимо того, как давеча они едва не вынудили маршала Ояму сдаться им на милость со всем своим японским войском. Больше всех любил слушать непревзойденных мастеров устного повествования добродушный Матвеич, – он усмехался и говорил: «Так расскажите уж заодно, как самого императора японского в плен брали!»

Конечно, солдаты проводили затишья между сражениями отнюдь не только на горячем кане. Невиданные в истории войн мукденские позиции были возведены их руками. Проклиная черствую, почти каменную, маньчжурскую землю, солдаты перелопатили ее тысячи пудов, вкопали тысячи столбов и набили на них неисчислимые версты проволоки. Мещерин придумал назвать эти позиции китайскою стеной. Меткое определение скоро распространилось по всей армии. Однако этот могучий оборонительный вал самих его создателей не только не воодушевлял, а, напротив, приводил в уныние: солдаты понимали, что у командования нет иных намерений, как только защищаться, а следовательно, в лучшем случае грядущее сражение для русских окончится так же безрезультатно, как под Ляояном или на Ша-хэ.

Где-то к зиме Мещерин с Самородовым стали с удивлением замечать, что среди солдат все более распространяется мнение о «вредности» войны. От иных можно было услышать речи совсем как от социалистических агитаторов: война-де буржуазная и носит грабительский характер. И тому подобное. Ну а когда на фронт просочились известия о 9 января и последующих за этим в России событиях, тут уж вся армия зароптала. Свято соблюдая данное Тужилкину слово ни в коем случае не заводить ни с кем агитационных разговоров, друзья избегали участвовать в подобных беседах. Хотя, если бы и участвовали, теперь это им, пожалуй, сошло бы с рук. Потому что – самое-то поразительное! – офицеры и те были, по-видимому, близки к такому же настроению. Прямо они ничего такого несогласного с официальною политикой не высказывали, во всяком случае публично, но по некоторым признакам, как то: возросшее среди них пьянство, можно было судить, что и у офицеров наступило душевное переутомление от бездарной кампании. Но главное, командиры будто бы не замечали солдатского ропота, – по крайней мере, случаев взыскания за социалистическую крамолу в армии было крайне мало, до такой степени тема «вредности» войны теперь была у всех, без различия чинов, либо на языке, либо на уме.

В еще большей мере, нежели недовольство людей затянувшейся войной с ее бездарно проигранными сражениями и вечными отходами, бросалась в глаза наступившая в армии апатия: в ротах не осталось и следа того задора, что был еще даже после Ляояна. Солдаты перестали смеяться! Взрывов хохота, прежде раздававшихся по всякому поводу из окопов и из фанз, больше не стало слышно. И веселиться у служивых охоты не было, и острословить охотников не находилось. Все пали духом. В роте у штабс-капитана Тужилкина уж на что был балагур и забавник Васька Григорьев, но и того будто подменили: он сделался каким-то сосредоточенным, малоразговорчивым и даже над своим приятелем Матвеичем почти перестал подтрунивать. А сам Матвеич теперь все только вздыхал тяжело. Мещерин как-то спросил у него: «Наверное, сражение будет крепкое. Как мыслишь, Матвеич?» Старый солдат, не поднимая глаз, отозвался невпопад, будто сам с собой разговаривал: «Отпустили бы домой… На что я им… старый».

С таким-то настроением русская армия вступила в генеральное сражение.

В ночь на 6 февраля 5-я японская армия генерала Кавамуры атаковала противостоящий ей русский левофланговый отряд. И хотя командующий 1-й армией генерал Линевич направил на подмогу Ренненкампфу значительные подкрепления, отряд, тем не менее, отошел к северу – к Далинскому перевалу, где у русских были приготовлены крепкие позиции.

В составе 5-й армии находилась дивизия из армии генерала Ноги. Об этом русским стало скоро известно от японских пленных – солдаты рассказывали, что их сюда перебросили из-под Порт-Артура. Когда эти сведения дошли до русского главного штаба, там сложилось безоговорочное представление о роли, возложенной на генерала Ноги: его бывшая в резерве армия целиком брошена в поддержку Кавамуры на обход левого фланга Линевича и на дальнейший прорыв к Мукдену с юго-востока.

Убежденный в том, что он блистательно разгадал планы противника, Куропаткин приказал усилить армию Линевича и отряд Ренненкампфа не только имеющимися в его распоряжении резервами, но снять и отправить на левый фланг значительные силы из правофланговой 2-й армии, которая, по представлению главнокомандующего, в этом сражении должна будет, видимо, остаться не удел и лишь с завистью наблюдать, как соседи слева восстанавливают пошатнувшуюся славу русского оружия.

Но в то самое время, как все внимание русского верховного командования было приковано к левому флангу, армия генерала Ноги, стоявшая на противоположном конце фронта, двинулась в дальний поход на Мукден, обходя по дуге правый фланг русской армии. Ноги начал свой маневр 13 февраля. Его армия четырьмя колоннами устремилась в двадцатипятиверстный промежуток между краем русских позиций и рекой Ляо-хэ. Прикрывающая этот промежуток конница генерала Грекова обнаружила японцев, когда те, пройдя за короткий срок тридцать верст, поравнялись уже с линией фронта. Греков поспешил донести в штаб 2-й армии: противник безостановочно двигается на север! Не встречая сколько-нибудь организованного сопротивления, Ноги захватил стратегически важную деревню Сыфантай, находящуюся на фланге 2-й русской армии, и, пройдя еще десять верст к северу, оказался в тылу расположения войск барона Каульбарса! Над русской армией нависла угроза полной погибели. А в главной квартире все еще не знали, что армия Ноги действует на западе! С ней так и сражались на отстоящем от Сыфантая за сто верст Далинском перевале.

Генерал Греков первым понял, что через несколько часов может произойти такое, по сравнению с чем Ляоян покажется самым восхитительным военным успехом России за всю ее историю. Но что он сам, своими силами, мог предпринять? Его отряд разбросан на колоссальном пространстве. К тому же бросать конницу на пехоту равносильно как пытаться преградить путь неприятелю, завалив его трупами. Но необходимо было во что бы то ни стало задержать японцев хотя бы на три-четыре часа, – несколько батальонов, собранных бароном Каульбарсом с миру по нитке, уже спешили к Сыфантаю.

Под рукой у Грекова был единственный полк из вновь прибывшей донской дивизии. Генерал даже посовестился приказывать командиру полка идти на смерть. Он только сказал, что если сейчас эта неприятельская колонна не будет задержана, то русскую армию под Мукденом ждет второй Порт-Артур. Лихой донец все понял, что от него требуется. Он тут же развернул свои сотни к атаке и лавиной обрушился на врага. До цели долетела лишь половина полка, – японцы успели дать по атакующим в упор несколько пачек, – но эта оставшаяся половина свой долг выполнила: порубив сотни пехотинцев, донцы разогнали неприятельскую колонну. Наступление армии Ноги у Сыфантая приостановилось. А скоро к деревне подошли восемь батальонов, посланных Каульбарсом. Они заняли позиции перпендикулярно расположению русских армий, загнув, таким образом, фронт к северу.