Простые смертные - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Митчелл cтр.№ 84

Потому что это трудно, но я один из лучших.

Потому что сейчас работать в Ираке способны только лучшие.

Потому что если я не поеду, то окажется, что два хороших человека погибли зря.

Виндсерферы, чайки, солнце, кисловато-соленый ветерок, стеклянное море и ранняя прогулка по пирсу с Аоифе. До этого Аоифе никогда не бывала на пирсе, и ей все там страшно нравилось. Она совершила несколько лягушачьих прыжков, наслаждаясь мельканием светодиодов на подошвах своих кроссовок. В моем детстве мы бы, наверное, поубивали друг друга из-за таких «светящихся» кроссовок, а теперь, по словам Холли, практически невозможно найти такие, которые не светятся. Аоифе привязала к запястью гелиевый воздушный шарик с персонажем детского фильма Дорой-исследовательницей; за этот шарик я только что заплатил пять долларов какому-то очаровательному проходимцу. Я оглянулся на отель «Grand Maritime», пытаясь определить, какое окно наше. Мы, разумеется, приглашали на прогулку и Холли, но она сказала, что должна помочь Шэрон подготовиться к приходу парикмахера, хотя было известно, что тот появится не раньше половины десятого. Сейчас было всего лишь начало девятого, но для Холли это был способ дать мне понять, что ее позиция с прошлой ночи ничуть не изменилась.

– Папа! Папочка! Ты меня слышишь?

– Извини, куколка. Я был за много миль отсюда.

– А вот и не был! Ты прямо тут был.

– Это просто метафора. Просто мысленно я как бы оказался далеко отсюда.

– Что такое мета… фра?

– Противоположность буквальному.

– А что такое букварь-ное?

– Противоположность метафорическому.

Аоифе надулась.

– Ну, папа, говори серьезно!

– Я всегда серьезен. А о чем ты хотела меня спросить, моя куколка?

– Вот если бы ты мог стать каким-нибудь животным, то кем бы ты хотел быть? Я, например, хотела бы стать белым Пегасом с черной звездой на лбу, и меня звали бы Даймонд Быстрокрылый. Тогда я могла бы взять маму и вместе с ней слетать в Bad Dad [132] и повидаться с тобой. И потом, Пегасы не приносят вреда нашей планете, они не такие, как самолеты, – они только какают, и все. Дедушка Дэйв говорит, что когда он был маленьким, его папочка всегда развешивал на высоких-высоких шестах яблоки вокруг сада, и все Пегасы парили над этим местом, ели яблоки и какали. А какашки у Пегасов такие волшебные, что тыквы вырастают прямо огромными, даже больше меня, и одной тыквой можно целую неделю всю семью кормить.

– Да, очень похоже на дедушку Дэйва. А скажи, кто такой этот Bad Dad?

Аоифе нахмурилась и посмотрела на меня.

– Место, где ты живешь, глупый!

– Багдад. Баг-дад. Только я там не живу. – Господи, хорошо, что хоть Холли этого не слышит! – Я там просто работаю. – Я представил себе Пегаса над «Зеленой зоной», потом его изрешеченный пулями труп, стрелой летящий на землю, и радостных юных республиканцев, которые жарят мясо Пегаса на решетке. – Но я же не вечно буду там находиться.

– А мамочка хочет стать дельфином, – сказала Аоифе, – потому что дельфины умеют хорошо плавать, знают много слов, всегда улыбаются и очень верные. А дядя Брендан хочет быть вараном с острова Комодо, потому что в Совете Грейвзенда есть такие люди, которых ему хочется сперва укусить, а потом разорвать на мелкие кусочки; он говорит, что комодские вараны всегда так делают, чтобы удобней было глотать. Тетя Шэрон хочет быть совой, потому что совы мудрые, а тетя Рут – морской выдрой, каланом, и весь день плавать на спине у берегов Калифорнии, а потом встретить Дэвида Аттенборо [133] . – Мы достигли уже той части пирса, где он, расширяясь, как бы окаймлял местную сводчатую галерею с магазинами. Огромные буквы «БРАЙТОНСКИЙ ПИРС» очень прямо стояли между двумя покосившимися государственными флагами Великобритании. Галерея была еще закрыта, так что мы двинулись дальше по боковой дорожке. – Ну, и каким животным ты бы хотел стать, папочка?

Мама частенько называла меня «бакланом», а потом, уже став журналистом, я частенько получал всякие неприятные клички вроде «стервятника», или «жука-навозника», или «коварной змеи»; а одна девушка, которую я когда-то знал, называла меня «своим псом», но отнюдь не в социальном контексте.

– Кротом, – сказал я.

– Почему?

– Они отлично умеют рыть норы и залезать во всякие темные места.

– А зачем тебе рыть норы и туда лезть?

– Чтобы узнавать разные интересные вещи. Впрочем, кроты и еще кое-что отлично умеют делать. – Я поднял руку, согнув пальцы, как когти. – Например, щекотать.

Но Аоифе склонила голову набок – ну просто уменьшенная копия Холли! – и заявила:

– Если ты будешь меня щекотать, я описаюсь от смеха, и тебе придется стирать мои штаны!

– Ладно. – Я сделал вид, что пошел на попятный. – Вообще-то, кроты не щекочутся.

– Мне тоже так кажется.

Она это сказала так по-взрослому, что мне стало страшно: ее детство, эту чудесную книгу, я мгновенно пролистываю, вместо того чтобы читать вдумчиво и неторопливо.

За крытой галереей дрались чайки, выхватывая друг у друга куски жареной картошки, вывалившиеся из разорванного пакета. Эти птицы – самые настоящие ублюдки, терпеть их не могу. По центру пирса до самого его конца тянулся ряд самых разнообразных ларьков и лавчонок, но возле них было пусто, и я невольно обратил внимание на идущую нам навстречу женщину, потому что все вокруг нее было как бы не в фокусе. Странно. Мне показалось, что она примерно моих лет, плюс-минус сколько-то, и довольно высокая, хотя и не чересчур. У нее были очень светлые волосы, слегка отливавшие на солнце золотом, темно-зеленый бархатный костюм цвета того мха, что обычно растет на могилах, и невероятно модные солнечные очки цвета бутылочного стекла, какие здесь будут носить, наверно, еще только лет через десять. Я тоже надел темные очки. Она привлекала внимание. Она вообще невероятно привлекала. Она явно не принадлежала к тому же классу, что и я; она вообще не принадлежала ни к какому классу; рядом с ней я чувствовал себя неряшливым, грязным, я чувствовал, что изменяю Холли, и думал: нет, вы только посмотрите на нее! Боже мой, какая она изящная, гибкая, все понимающая, словно излучающая свет…

– Эдмунд Брубек? – произнесла она темно-алыми, как вино, устами. – Клянусь жизнью, это ведь вы, не так ли?

Я замер. Такую красоту забыть невозможно, так откуда, скажите на милость, она меня знает? И почему я этого не помню? Я снял темные очки и поздоровался, надеясь, что голос мой звучит достаточно уверенно. Я нарочно тянул время, рассчитывая получить хоть какие-то подсказки. По-английски она говорила с каким-то легким акцентом. Она, скорее всего, европейка, француженка. Вряд ли немка, а впрочем, и на итальянку не похожа. Ни одна журналистка в мире просто не способна выглядеть столь божественно. Может быть, это какая-то актриса или знаменитая модель, у которой я брал интервью много лет назад? Или чья-то жена, в качестве трофея увезенная мной с давней вечеринки? А может, это просто подруга Шэрон, приехавшая в Брайтон на свадьбу? Господи, я совсем растерялся!